Папаша Горемыка
Шрифт:
— Полно, слишком много чести этому господину Батифолю, если вы рассердитесь на него не на шутку. Послушайте, дедушка, — продолжала Юберта, без труда усадив старика на табуретку и заняв прежнее положение у него на коленях, — давайте вместе посмеемся над нашим соседом, ничего другого он не заслуживает. Он дважды заговаривал со мной на берегу, не так ли? Ну и что, ведь я тут же позабыла все его слова, зато хорошо разглядела морщинки на его лице — все до единой. Он пытался улыбаться, когда говорил со мной, и знаете, дедушка, кого он мне напомнил? Того уродца, что вы подарили мне в детстве, мы еще кололи орешки между его носом и подбородком.
И Юберта, глаза которой еще были
— Послушай, Беляночка, — произнес рыбак мягким, но серьезным тоном, — я не желаю снова тебя попрекать, а хочу л ишь предостеречь от тебя самой: ты любишь посмеяться и забавы привлекают тебя, как наживка — живца. В этом нет ничего дурного, девочка. Знаешь, твоя бедная бабушка, к примеру, распевала с утра до вечера, как жаворонок. Каждые десять дней она ходила в Шенвьер на танцы. Так вот, Бог может сегодня подтвердить, что она никогда не роняла своей чести. Но, видишь ли, Беляночка, теперь пошли другие времена! Мы, крестьяне, жили в ту пору одной семьей, и люди сурово осудили бы негодяя, опозорившего девушку. А нынче молоденькие девушки водятся с этими парижанами без роду и племени. Голавли, лещи, лини и карпы и то ведут себя осторожнее. Они плавают стаями и не путаются с окунями да щуками, ведь те живо их проглотят. Поступай как они, Юберта. Конечно, скучно жить со стариком, ведь он вечно говорит только о том, чего давно нет, и о людях, которые давно умерли; тяжко работать целый день, терпеть ветер, стужу и сырость — я понимаю, Беляночка, может быть, это тебе в тягость. Что ж, — продолжал старик, — надо бы найти тебе хорошего парня и сыграть свадьбу. Я надеялся выдать тебя за кого-нибудь из наших, из рыбаков, и уступить вам обоим все здешние рыбные места. А они здесь хороши, ничего не скажешь, и если знаешь, как правильно установить вентеря, если у тебя руки, а не крюки, сгребающие со дна водоросли, то еще вполне можно рассчитывать на прекрасный улов. Но мастера нашего дела теперь трудно сыскать, рыбаки исчезают, как и все остальное: леса, поля и луга. Сегодня парижане скупают все, и мне ясно, что порядочный парень не решается работать на воде, когда на берегу такой шум и гам день и ночь.
Франсуа Гишар произнес последние слова сдавленным голосом, скорее от волнения при мысли, что скоро, возможно, ему придется расстаться с внучкой, нежели из-за столь печального заключения о положении дел в его ремесле.
— Дедушка, — мягко сказала Юберта, словно прочитав сокровенные мысли старика, — может, я и вела себя как дурочка, но это не мешает мне больше всего на свете желать только одного: всегда быть рядом с вами, и самый распрекрасный парижанин — вы понимаете, что речь идет вовсе не о господине Батифоле, — не заставит меня позабыть хотя бы на миг человека, чьи ласки мне так дороги.
— Все равно, — отвечал старик, — я постараюсь ненадолго задержаться на этом свете. Ты же, Беляночка, веди себя так, чтобы, когда я встречусь на том свете с нашими покойницами, я мог бы сказать обеим, что оставил тебя здесь порядочной девушкой, которая скоро станет порядочной женщиной. О Боже, Боже! Если будет по-другому, что со мной станется? — вскричал рыбак с неописуемым ужасом, словно его опасения уже оправдались и он должен был отчитаться перед высшим судом двух матерей.
Юберта раздвинула руки папаши Горемыки, которыми он закрыл лицо, и принялась целовать деда, одолевать его ласками и весело ему улыбаться; в конце концов ей удалось, по крайней мере на время, развеять тоску Франсуа Гишара.
Уже
Закончив, она тоже собралась лечь, но заметила, что старик еще ворочается в постели, охваченный страшным волнением.
Юберта подошла к деду и приподняла саржевый полог.
— Дедушка, — сказала она, — я еще не закончила исповедоваться.
— Ах, Боже! — вскричал папаша Горемыка, подскочив на матраце.
— Я только что покаялась перед Богом, — продолжала девушка, — в том, что считаю тяжким грехом, но мне кажется, что я не смогу спокойно уснуть, если не признаюсь в этом и вам.
— Да говори же, говори, бедная крошка! — воскликнул старик, по лицу которого струился пот.
— Дедушка, я вышла из себя, как и вы, вот только рядом со мной не было разумной внучки, чтобы меня унять, и я дала волю своему гневу — я ударила человека!
Выражение лица кающейся Юберты было таким забавным, что любой другой, глядя на нее, не удержался бы от смеха. Улыбка промелькнула было на губах старика, но он давно разучился улыбаться и смог лишь скривить их в гримасе.
— А!.. И кто это был? — спросил рыбак.
— Конечно, господин Батифоль, кто же еще! — воскликнула девушка.
— Ну, и что же?
— Я дала ему пощечину, дедушка.
— Вот как! По крайней мере, ты влепила ему как следует?
— А то как же! У меня даже заболела рука — по-моему, я вывихнула запястье. Вы меня простите?
Вместо ответа, Франсуа Гишар сжал внучку в объятиях и, радуясь, что оскорбление, нанесенное его малышке, не осталось безнаказанным, спокойно уснул.
Бедный старик и не подозревал, сколько бед принесет ему эта злосчастная пощечина.
X. ОТКРЫТИЕ СЕЗОНА РЫБНОЙ ЛОВЛИ
У г-на Батифоля не было никаких оснований верить в добродетель; он был совершенно, вполне искренне убежден, что дочь бедного рыбака должна быть чрезвычайно горда тем, что она удостоилась внимания человека, который называл себя самым крупным хозяином в Ла-Варенне.
И он стал действовать с невероятным самомнением, свойственным всякому глупцу.
Однако его постигло жестокое разочарование.
Нежная ручка Юберты не причинила особого ущерба лицу влюбленного чеканщика, но нанесла убийственный удар его самолюбию.
Самолюбие — это то, что заменяет бездушным людям сердце.
В то время как папаша Горемыка безмятежно спал, его богатый сосед вынашивал планы чудовищной мести.
Работа его ума была тем более напряженной, что месть, для того чтобы она стала подлинным наслаждением с точки зрения г-на Батифоля, следовало осуществлять, соблюдая одно непременное условие.
Она должна была недорого стоить.
Люди такого сорта, сколь ни мало похожими на Антиноя сотворил их Господь Бог, обычно хотят, чтобы их любили такими, каковы они есть; не стоит поэтому ожидать, что они поставят расточительность на службу своему злопамятству.
Не сомкнув глаз на протяжении десяти часов, чеканщик наконец понял, что ему следует делать; он встал чуть свет и направился к г-ну Падлу.
В течение всей недели г-н Падлу торговал фаянсовой посудой на Королевской площади; по воскресеньям же он становился страстным любителем помологии. Хотя еще не было шести часов, он уже вышел в сад и любовался грушевым деревом, на ветвях которого сквозь желтоватую оправу набухших цветочных почек уже начинали проглядывать розоватые жемчужины.
Не успел г-н Батифоль произнести хотя бы слово, как г-н Падлу пожал ему руку и воскликнул, указывая на дерево: