Папаша Горемыка
Шрифт:
— Да брось ты свой товар! — с досадой вскричал чеканщик, пинком отправляя прекрасную плотву в кусты. — Ты заработаешь сегодня больше, если останешься на острове и не пойдешь на рынок торговать рыбой.
— Ну-ка, господин Батифоль, — произнесла Беляночка с насмешливой улыбкой, — прикиньте вес этой корзины на руке; известно ли вам, что здесь рыбы не меньше, чем на три пистоля?
— Хотя бы на сотню, неужели ты думаешь, что я не в состоянии за нее заплатить?
— О! Всем известно, что вы богаты, но ответьте: вы пришли сюда один, чтобы меня
— Не волнуйся, никто не сможет нас услышать.
Юберта тотчас же бросилась в ивовые заросли.
Господин Батифоль воспринял это бегство как попытку раззадорить его.
Если бы он знал, кто такой Вергилий, то сравнил бы Юбертус Галатеей.
— Если ты убежишь, встретимся на суде! — с видом человека, понимающего, что такое игривость, воскликнул чеканщик.
— Как бы не так! — возразила Юберта. — Для суда вам потребуются свидетели, дружок. — Если вы смотритель, покажите вашу бляху с номером; но у вас, слава Богу, нет нагрудного знака, который сделал бы честного человека из такого мошенника, как вы, по словам моего дедушки!
Эта фраза подействовала на чеканщика как ледяной душ, но она отнюдь не потушила его пламенной страсти, а лишь заставила ее вспыхнуть еще ярче; он устремился вдогонку за Юбертой, а девушка бежала недостаточно быстро из-за тяжелой корзины, которую она несла в руках, и веток, которые ей приходилось раздвигать на своем пути.
Однако девушка была столь гибкой и проворной, что г-н Батифоль не догнал бы ее, если бы она не споткнулась о какой-то пенек и не упала навзничь. Не успела девушка опомниться, как чеканщик уже был рядом.
В тот же миг ей показалось, что она слышит мерный плеск весел на реке.
— На помощь! — закричала девушка. — На помощь! Но г-н Батифоль грубо зажал ей рот, и она поняла, что пропала.
Силы покинули Беляночку, и она лишилась чувств.
Однако в тот же миг чья-то богатырская рука схватила чеканщика за воротник, приподняла его, как охотник — подбитую дичь, подержала некоторое время на весу в двух футах над землей, а затем швырнула в густые заросли колючего кустарника.
Геркулес, столь недвусмысленно заявивший о своей недюжинной физической силе, был молодой человек лет двадцати пяти.
Его костюм, весьма распространенный в наше время, в 1833 году от Рождества Христова должен был казаться довольно странным.
Это одеяние состояло из вязаной фуфайки в красную и черную полоску, широких полотняных штанов (они назывались «портки») с кожаным поясом, за которым висел нож с самшитовой рукояткой, заключенный в ножны. Костюм моряка дополняла низкая соломенная шляпа, на развевающейся ленте которой было выведено прописными буквами: «ЧАЙКА».
Орлиный нос молодого человека и дерзкий взгляд его глаз, сверкавших из-под густых бровей, придавали ему суровый вид, превосходно сочетавшийся с нарядом морского волка; но его рот с сильно приподнятыми кверху уголками губ, сообщавшими лицу насмешливое и несколько простоватое выражение, характерное для
Отделавшись от г-на Батифоля вышеуказанным способом, незнакомец обернулся и принялся хладнокровно рассматривать бедную девушку, не обращая внимания на то, что она нуждается в помощи.
— Тысяча чертей! — воскликнул он. — Настоящая Психея! — Поза, фигура, безупречность линий, чувственность — все при ней! Вот бы мне такую натурщицу для моей выставки. Черт побери! — прибавил он, поворачиваясь в ту сторону, где лежал распростертый г-н Батифоль. — Я вижу, парень, ты не лишен вкуса.
В тот же миг к нему подошел еще один молодой человек. Одет он был не как моряк — на нем были сюртук и фуражка.
— Ришар! Ришар! О чем ты только думаешь? — воскликнул он. — Разве ты не видишь, что эта женщина в обмороке?
— Дорогой Валентин, — ответил моряк-художник, — женщина была сотворена для того, чтобы радовать глаз мужчины своей красотой. Эта девушка удивительно красива во время обморока, и я полагаю, что продлить такое ее состояние как можно дольше означает послужить ее интересам и воле Провидения.
— Ты меня выводишь из себя своими глупостями!.. Эй, Эмманюэль!.. Коротышка! Принесите воды.
— Ни один из них и пальцем не шевельнет без приказа капитана. Ах, что за дивная шхуна эта «Чайка», и команда так приучена к порядку…
— Ради Бога, Ришар, позови же их, наконец!
Ришар взялся за металлический свисток, висевший на его шее, и извлек из него резкий продолжительный звук.
Вскоре прибежали два новых персонажа, одетых точно так же, как тот, что первым пришел на помощь Юберте.
— Воды, друзья, воды! — повторил Валентин.
— Не двигайтесь, если вам дорога жизнь! — напыщенно воскликнул Ришар. — Скажите, все ли в порядке на борту?
— Да, капитан, — ответили оба субъекта в один голос.
— Ришар, прекрати ломать эту нелепую комедию. Берегись, я не посмотрю, что ты мой друг!
Ришар сделал вид, что он не услышал этой угрозы.
— Хорошо, — сказал он. — Ты, Эмманюэль, сбегай на судно и возьми в провиантской каюте флакон спиртного.
— Да нет, воды, — возразил Валентин.
— Воды тоже принеси. Если эта несчастная побрезгует крепким напитком, я отдам ее долю команде. А теперь, Коротышка, я передаю в твои руки свою добычу.
— Добычу, капитан? — подобно эху откликнулся Коротышка.
— Нуда, она там, в кустах, — продолжал капитан, указывая на г-на Батифоля, не подававшего признаков жизни (чеканщик сильно ушибся во время падения и, кроме того, не слишком понимая, с кем он имеет дело, боялся пошевелиться). — Присмотри за этим орангутангом, а если он попытается бежать, вспомни о храбром Биссоне, этой гордости французского военно-морского флота, и бросайся в пучину со своей жертвой, не забыв перед этим вспороть ей живот.