Папаша напрокат

Чемберлен Диана

– С мужем? – спросил Джо Толли, приподняв бровь.

– Нет. – Сара рассмеялась. – Хотя вас это и не касается. Я работаю в больнице «Мерси». Я медсестра. Меня зовут Сара.

– А меня зовут Энн, я социальный работник, – назвала себя белокурая женщина. Она прижалась губами ко лбу заснувшего ребенка. – Я везу этого малыша к его новым приемным родителям в Виргинию. Ему и так в жизни досталось, а теперь еще это.

На глаза женщины навернулись слезы, и Сара погладила ее по руке. Заботливость Энн произвела на нее впечатление.

– Как вы можете

заниматься такой работой, когда вы так неравнодушны ко всему? – спросила она. – Вы больше огорчены тем, что с ним случилось, чем он сам.

Энн улыбнулась.

– Это моя проблема, – подтвердила она. – Я работаю всего лишь несколько месяцев, и моя начальница сказала, что мне надо искать другое место. Я слишком привязываюсь к детям.

– Если вас интересует мое мнение, то именно такие люди и должны работать с детьми, – возразил Джо Толли. – Если работаешь с ними, то их нужно любить.

– Но из-за этого Энн очень трудно, – не согласилась с ним Сара. – Социальным работникам приходится тяжело, если они ощущают ту же боль, что и их подопечные.

Энн кивнула:

– Вы правы. Вы сказали, что вы медсестра? Тогда вы должны понимать.

На улице раздавались мужские голоса. Одна из машин «Скорой помощи» сорвалась с места, ревя сиреной.

– Я психиатрическая медсестра, – сказала Сара. – И вы правы. Очень легко привязаться к пациенту. Приходится быть осторожной, чтобы сохранить объективность, иначе им не помочь.

– Вы говорите, как моя начальница, – призналась Энн.

– Не знаю, кто из вас прав, – Джо не сводил глаз с мальчика, – но, по-моему, Донни очень повезло, что именно Энн сопровождает его в этой поездке, а не какая-нибудь равнодушная сухая карга, которой все равно, что с ним происходит.

– Моя начальница говорит, что проблема в том, что у меня нет своих детей и я пытаюсь компенсировать их отсутствие при помощи моих подопечных, – Энн кивком указала на Донни, уснувшего у нее на коленях.

– Вы замужем? – спросила у нее Сара.

– Нет, хотя мне уже тридцать четыре, – она шепотом назвала свой возраст, словно признавалась в чем-то непристойном. Энн была всего на два года старше Сары. Но разница между ними заключалась в том, что Энн рассчитывала все-таки выйти замуж, а Сара не питала подобных иллюзий.

– Каково вам работать с психически больными пациентами? – спросил Джо у Сары.

– Это и труд, и награда, и вызов, и победа. Джо рассмеялся:

– Неужели все это сразу? А опасные среди них есть?

– Некоторые опасны.

– И вы не боитесь? Не испытываете к ним отвращения? – не унимался Джо.

– Нет. Я думаю о том, почему они такие. Как их воспитывали, насколько им не повезло в жизни. Я пытаюсь представить, что с ними случилось, отчего они так напуганы и не могут справиться с ситуацией. К ним легко испытывать сострадание.

Джо улыбался ей, его глаза потеплели, а Сара вдруг смутилась.

– Так вы работаете на «Вашингтон пост»? – Ей захотелось отвлечь от себя внимание.

– Да, мне повезло. Я работал

и в других, более мелких изданиях, но год назад перешел в «Пост».

– О чем вы пишете? – задала вопрос Энн.

– Иногда передовицы. Иногда очерки. Иногда критические заметки о театре. Честно говоря, это мне нравится больше всего.

– Ой, а вы видели спектакль «Кошка на раскаленной крыше»? – Сара подалась к нему. – Умираю, как хочу его посмотреть.

– Да, я смотрел эту пьесу, и вы в самом деле не должны ее пропустить, – ответил Джо.

– В прошлом году я видела «Унаследовать ветер», – сказала Сара, – это было так сильно.

– По-моему, вам нравятся те же пьесы, что и мне, – заметил Джо. И снова на его губах мелькнула улыбка, заставившая Сару покраснеть.

– Вы уже написали свою лучшую статью? Ту, что вам самому нравится больше всего? – продолжала расспрашивать Сара.

– Не думаю, что какую-то из моих статей я люблю больше остальных, но мне нравится рассматривать тему под необычным углом. Я люблю писать о человеческой стороне любой истории. Я не так жаден до фактов. Вот почему я не люблю передовицы. Мне трудно скрывать свое отношение к тому, о чем я пишу.

Донни спал, а взрослые продолжали разговаривать. Сара размышляла о том, как странно почувствовать себя почти родной людям, с которыми провела пару часов. Ей казалось, что она знакома с Энн и Джо всю свою жизнь. Они оба понравились ей. Пожалуй, она уже любила их, хотя это было невероятно. Но их тепло и человечность тронули ее, и, когда спасатели наконец добрались до вагона и освободили их, Сара испытала странное чувство потери, поняв, что с этой минуты их пути разойдутся.

Прежде чем расстаться, они записали свои координаты на листках из блокнота Джо, сердечно обнялись и разошлись по разным машинам «Скорой помощи».

Два дня спустя, когда Сара читала передовицу в «Вашингтон пост» о катастрофе за подписью Джо Толли, она все еще думала о своих попутчиках. Джо написал о чужих людях, ставших друзьями, хотя они так не похожи друг на друга, о трех взрослых и ребенке, сведенных вместе несчастным случаем, заботившихся друг о друге и расставшихся на месте происшествия с «искренней любовью к случайным попутчикам».

«Если бы все наши отношения были окрашены этим ощущением искренности, безопасной и необходимой близости, – писал Джо, – мир стал бы намного лучше».

Лаура ехала из Мидоувуд-Виллидж домой на озеро Эштон, но мыслями она оставалась в перевернутом вагоне злополучного поезда. Сара была прирожденной рассказчицей. Она описывала происшествие так живо, что Лаура как будто видела все своими глазами.

На краю леса, окружающего Эштон, Лаура остановилась у ряда почтовых ящиков, чтобы забрать почту. Конвертов оказалось немного. Лаура села в машину и открыла тот из них, в котором определенно не могло быть счетов. Длинный белый конверт, ее фамилия напечатана на машинке. Внутри оказался листок бумаги с единственной строчкой: «Оставьте Сару Толли в покое».