Папина дочка, или Исповедь хорошего отца

Чемберлен Диана

Глава 24 Робин

Когда несколько дней спустя после пересадки сердца я проснулась — полностью проснулась, — у меня осталось два воспоминания. Первое — это вид с потолка операционной. Я смотрела вниз, на врачей, трудившихся над моей вскрытой, окровавленной грудной клеткой. Я наблюдала за ними спокойно и с любопытством. Мне хотелось сказать им, как хорошо, умиротворенно я себя чувствовую, потому что там, внизу, они казались такими испуганными. Сквозь телеметрические сигналы и свист вентилятора до меня донесся голос отца. Возле своего уха я чувствовала грубую ткань маски, которую ему приходилось надевать, когда он приходил

ко мне в палату. «Этого ребенка никогда не было, — шептал он мне, как гипнотизер. — Забудь это все, Робин. Этого не было в твоей жизни».

Когда сестры помогли мне сесть, оба эти воспоминания одновременно исчезли из моей памяти. У меня оставались только жгучая боль в груди, туман в голове и осознание, что моя жизнь изменилась навсегда.

За следующие две недели я узнала, что на тот момент, когда для меня нашли сердце, мне оставалось жить всего несколько дней и что в операционной я действительно умерла, но меня оживили. Оперировавший меня хирург побледнел, когда я рассказала ему, что все видела с потолка, но тогда я уже сомневалась, не выдумала ли я все это.

Начался болезненный, мучительный период реабилитации. Это было странно, потому что мое сердце билось четко и твердо, а дыхание улучшалось с каждым днем. Отец приходил в реабилитационный центр каждый день, чтобы поддержать меня. У меня возникло такое ощущение, что вся моя злость на него осталась в старом сердце. Мое новое сердце было открытым и чистым, готовым принять новые переживания. Новые эмоции.

Однажды, когда я уже пробыла в реабилитационном центре месяца два, ко мне в очередной раз пришел отец. В этом не было ничего необычного, но по его спокойствию и по тому, как сильно он сжал мне локоть, я почувствовала, что что-то произошло. Так оно и было. Когда мы возвращались после прогулки, он обнял меня.

— Я тебе должен кое-что сказать, Робин, — начал он, нежно гладя меня по плечу. — Я не собирался тебе об этом говорить, но социальный работник считает, что ты должна знать. Она сказала, что, если я тебе не сообщу, это сделает она. Поэтому мы обсудим это один раз и больше никогда к этому не вернемся, хорошо?

Я остановилась, внезапно встревожившись.

— О чем ты говоришь? — не поняла я.

Он подтолкнул меня к двери в мою палату, я вошла и повернулась к нему лицом. Он глядел мимо меня, куда-то в окно. Казалось, он избегал встречаться со мной взглядом.

— В чем дело? — спросила я.

— Речь идет о ребенке, — сказал он.

С того времени, как я была беременна, и до моего пробуждения после трансплантации я почти не сознавала ничего происходящего вокруг меня. Я не помнила, как ребенка извлекли из моего тела. Я никогда ее не видела. Я никогда не желала ее видеть.

— С ней все в порядке? — поинтересовалась я.

Отец закрыл дверь и остановился передо мной.

— Насколько мне известно, она здорова, — сказал он. — Но ты… ты позволила им написать имя Тревиса в свидетельстве о рождении. — Он дотронулся до моей руки, как будто прощал меня за этот проступок. — Поэтому им пришлось известить его о предполагаемом усыновлении. О потенциальном усыновлении. Он этому воспротивился. — Отец покачал головой, как будто не мог поверить, что Тревис оказался настолько глуп. — Я старался помешать ему взять на себя ответственность за ребенка. Такая колоссальная, идиотская ошибка! Но он выиграл дело. — Отец пожал плечами. — Та достойная супружеская пара, которой ты хотела отдать девочку, так ее и не получила.

— О нет! — воскликнула я, опускаясь на край постели. Одна причина,

по которой я так легко устранила этого ребенка из своей памяти, заключалась в том, что я знала: ей так будет лучше. У нее будут оба родителя, имеющие достаточно денег, чтобы дать ей все. Но ведь Тревис тоже имел на нее право.

— Я обращался в суд, — продолжал отец. — Но он — отец ребенка, у него преимущественные права. Решение было принято в его пользу.

Я ошибалась, думая, что мое новое сердце полностью лишено старых эмоций. При упоминании Тревиса — всего лишь от двух слогов его имени — сердце у меня сжалось от тоски по нему. «У нее будет любовь отца», — подумала я. Может быть, у нее не будет собственного телевизора или дорогого компьютера, но если говорить о любви, то лучше Тревиса для нее никого не может быть.

Я не сказала ни слова. Отец пристально смотрел на меня.

— Ты в порядке? — спросил он. — Социальный работник думает…

— Мне нужно с ним поговорить, — сказала я.

— Нет! — Он энергично тряхнул головой. — Даже и не думай об этом.

— Я не хочу принимать участия в ее воспитании или что-то еще в этом роде. — Это была чистая правда, у меня не было к девочке никакой привязанности. — Я просто хочу сказать ему, что я знаю, что она у него, и не возражаю. — В сущности, я даже была этому рада. Чем больше я об этом думала, тем правильнее мне это казалось.

— Ты не обязана ему ничего говорить, — сказал папа. — Ты ему вообще ничем не обязана.

— Хорошо, — согласилась я. Я решила не вступать с отцом в борьбу. Я напишу Тревису. Отцу и не нужно об этом знать.

— Серьезно, Робин, выброси это из головы.

— Я же сказала, хорошо.

Несколько секунд он помолчал. Я знала, он не верит, что я так легко откажусь от своего намерения.

— Ты так и не смогла понять, что он с тобой сделал. Как бессердечно он с тобой обошелся. Когда ты написала ему, что ему не в чем себя обвинять, это были слова наивной девочки. А я обвиняю его, он…

— Что? — нахмурилась я. — Откуда ты знаешь, что я ему писала?

Он запустил руку в волосы.

— Не имеет значения, — сказал он.

— Как ты мог об этом узнать?

— Тебе было так плохо…

— Ты залез в мой компьютер?

Он вздохнул и устало прислонился к двери.

— Ради твоего же блага.

Я не верила своим ушам.

— Ты за мной шпионил?

— Когда у тебя будут свои дети, ты поймешь. Ты была в таком уязвимом положении в тот момент, Робин. — Он зашагал взад-вперед по комнате. — Я должен был тебя защитить. Я делал все, что только мог придумать, чтобы сохранить твое здоровье, а ты мешала мне на каждом шагу. Этот парень… этот идиот… ты думаешь, он любил тебя? Он думал только о себе и о том, что нужно ему, а не о том, что нужно тебе. Меня нисколько не удивляет, что он не подумал об интересах ребенка. Я не собирался позволить ему уничтожить тебя, и поэтому, да, я заблокировал твою почту.

Я была в ярости.

— Это несправедливо! — закричала я. — Это жестоко!

— Ш-ш-ш! Тишина и покой.

— Как ты мог так поступить со мной?

— Оставь это, — сказал он. — У тебя с ним кончено, слава богу. Теперь у тебя новое сердце, и ты…

Я попыталась ударить его, но он схватил меня за руки и заключил в объятия, из которых я не могла вырваться. Я никогда еще не была в таком бешенстве и не знала, что мне с этим делать.

— Поэтому я и не хотел тебе говорить, — вздохнул он. — Я знал, что это только расстроит тебя. Ты так хорошо поправлялась, но социальный работник…