Парадокс Ферми
Шрифт:
Небесная матушка Умай чем-то напоминала снежную бабу. Она восседала на огромном троне, отчётливо похожем на унитаз. Кресло стояло в центре сплюснутого волнистого овала. На шедевр рисунок явно не тянул.
— Спасибо, милая, перед обедом не буду, — потрепал по тёплой голове дочку Клёнов, сел и, чтобы сказать хоть что-то, спросил: — Матушка Умай, говоришь? И где же это она так летает?
Ему нравилось, что Бася учила Настю алтайскому эпосу. Мифы, как известно, это история, мировоззрение и наука, только изложенные на языке, от которого мы почти совсем отказались. Это рассказы о том, как вписываться в круги и ритмы Вселенной. И о том, что бывает, если боги и люди нарушают эту гармонию.
— Зря, пап, чокчок очень вкусный. — Настя наклонила голову к плечу и принялась накладывать на творение зловещий чёрный фон. — А матушка Умай летает на орбите. Высокой,
Вот какие слова она уже знала в свои пять лет.
— Что? — изумился Клёнов и с недоумением посмотрел на родную дочь. — Откуда такие сведения?
Он вдруг почувствовал себя интеллектуальным идиотом, каких показывают в «Секретных материалах». Ну да, истина где-то рядом.
— Она сама мне вчера сказала. — Настя принялась украшать рисунок звёздочками.
Клёнов поднял бровь, но тут вмешалась Бася, поставила на стол объёмистую дымящуюся пиалу, потом блюдо с подогретым мясом, тертпеек, [24] зелень и каймак. Запивать же всю эту благодать полагалось чегеном [25] личной Басиной выделки.
Однако Клёнов всё не отводил глаз от звёздочек на дочкином рисунке, и в голову лезло всё то, что он, попав в родное домашнее тепло, почти умудрился из неё выбросить.
Он поднял на Басю глаза:
24
Тертпеек — алтайские лепёшки.
25
Чеген — алтайский молочный напиток, аналог простокваши.
— Мать, налей-ка ты мне водки. Как следует…
Имелась в виду большая пузатая рюмка, вмещавшая чайный стакан.
— Так, понятно, — посмотрела на него Бася. — Настя, всё, дорисуешь потом. Выйди на минуточку, поиграй с Леопольдом.
Насте уходить, конечно, не хотелось, но она знала — бывают моменты, когда маме с папой нужно обсудить какие-то взрослые дела. Она демонстративно вздохнула, но всё-таки слезла со стула и вышла из кухни:
— Леопольд, подлый трус, выходи…
Бася тем временем вытащила огурчики, извлекла сервелат, откупорила икру. Поставила пару рюмок… Водку она тоже готовила сама. Покупала хорошую «Столичную» и настаивала на лимоне. Получалась, конечно, не алтайская арака, [26] но очень приемлемо… Хрустя огурцом, Клёнов разрезал пополам бутерброд, и Бася, улыбнувшись, придвинула ему пиалу:
26
Арака — молочная водка.
— Ну как, отпустило? Тогда рассказывай давай. И ешь, полегчает.
Он не слишком на это надеялся, но всё же кивнул, взял ложку и отхлебнул кочо — в самом деле божественного.
— А рассказывать, мать, особо и нечего. Высочайший указ. Программу свернули, финансирование сняли, головной институт закрывают. Спутники решено топить в Тихом океане…
Вспомнив, чего ему стоило вывести систему на боевой режим, Клёнов даже застонал. Тихо выругался и положил ложку.
— А тебя? — так же тихо спросила Бася.
— Да что меня… Могу в дворники устроиться. Или бухгалтером в кооператив…
— Как же так, — обиделась Бася, легко привстала и налила по новой. — Ты же герой труда, лауреат премий всяких, академик… А знаешь сколько! Ученики…
— Э, милая, — усмехнулся Клёнов. Выпил, отчаянно сморщился, резко выдохнул, но закусывать не стал. — «Просто академиков» у нас не бывает. Есть академики от бомбы, есть от ракет, от двигателей, от систем связи с подводными лодками. Я вот академик от своего «Зонта», ныне безлошадный. Да что — я… — Клёнов положил руки на стол и сжал кулаки. — «Скальпель» без ножа зарезали, «Сатану» извели, а гениальную «Газель»… [27] Такую мать…
27
Боевые железнодорожные комплексы (БЖРК) с баллистическими ракетами «Скальпель» являлись шедевром советской оборонки. «Сатана» (МБР РС-20) — межконтинентальная
— Люди сошли с ума, — тихо проговорила Бася. — Весь смысл их жизни — в убийстве себе подобных. Они не думают о будущем и становятся дьяман кермес. Эрлику [28] даже и не надо стучать по своей наковальне…
Последнюю фразу она произнесла вполголоса, с какой-то странной интонацией, таинственно качнув пологом волос… Прямо алтайская шаманка. Такой Клёнов свою жену ещё не видел.
— Постой, мать, постой, — потянулся он к тарелке с сервелатом. — Что там про наковальню? Он у вас ведь Повелитель лжи или как?
28
Эрлик — злой бог, демиург, противоположность доброго Ульгеня. Основной его дар людям — искусство путешествия в другие миры.
— Он не только Повелитель лжи, он хозяин этого мира, потому что этим миром правят деньги и ложь, — помрачнела она. — А наковальня… Душа доброго человека после смерти и суда превращается в ару кермес и служит Ульгеню. Душа подлеца становится дьяман кермес и уходит к Эрлику. Только слуги Эрлика не множатся сами по себе, и он сделал волшебную наковальню. Раз — и из-под кувалды выскакивает кермес. Два — и готов ещё один. Три… И так без конца.
В Басином роду-сеоке испокон века не переводились пророки, сказители и шаманы. Один дед чего стоил — очень авторитетный и сильный был шаман, хотя, конечно, не заарин [29] легендарных времён. К нему ещё приезжали потом из Москвы немалые люди, просили кто поворожить, кто будущее предсказать… Дед с ними не стал разговаривать, хорошо ещё, не взял греха на душу, не устроил приезжим молнию, камнепад или ураган. Отец Баси, известный сказитель и музыкант, играл себе на двухструнном топшуре, пропагандировал народный эпос и к шаманскому бубну тунгуру вроде бы отношения не имел. И только Бася знала, что у отца имелась «птица-шапка с тремя лентами», а чтобы путешествовать по мирам, белому шаману бубен не нужен. Много чего она знала, да не про всё говорила. До особого дня — вот как теперь.
29
Заарин — высшее звание шамана. Если верить преданиям, заарины умели, например, взмывать вместе с конем выше деревьев.
— Чистых душ, Толя, всё меньше, — всё так же тихо и печально продолжала она. — А чёрных — грозовой тучей, без числа. Сам-то ты, — посмотрела она на мужа, — какому богу молишься? Эрлик по тебе плачет или Ульгень?
Вроде бы в шутку спросила, и только глаза были словно два омута.
— На небо, мать, меня точно не возьмут, — усмехнулся Клёнов. — Думаю, Эрлик со своими кермесами готовит мне персональный котёл и личную сковородку. Будут резать меня на части, пускать на колбасу, жрать с солью и перцем. Каюсь, заслужил.
Конечно же заслужил, раз Ленинскую премию дали.
— Это хорошо, что не врёшь жене… — Бася пододвинула ему кочо, заботливо проверила, не остыл ли. — Ну и куда же мы теперь? К твоим империалистам поедем?
Империалисты в лице Америки, Канады, Англии и прочих давно уже облизывались на Клёнова, словно кошка на сливки. Только дай знать — с руками оторвут.
— Да кто ж меня выпустит, я ведь в государственных тайнах по уши, — вытер губы Клёнов. — Вот так, уже и государства нет, а тайны остались… А даже если отпустят, — он пальцем почесал седеющий висок, — один хрен не поеду. Я ведь не сам по себе, за мной чёртова прорва людей стоит. Мне к супостатам уехать — значит продать их всех за тридцать сребреников. Я что, на Иуду похож?.. — Клёнов взмахнул огурцом и внезапно воодушевился. — Нет, мать, мы пойдём другим путем. Хрена ли нам эта Америка-Европа? Поедем-ка мы в Питер, в наше родовое гнездо. Деньги пока есть, что-нибудь изобретём… А прямо завтра, — он покосился на телевизор, где мелькали, хорошо хоть без звука, знакомые мордастые персонажи, — давай-ка рванём на дачу. На нашу дачу. Затопим печку, сядем рядом, подумаем…