Парадокс великого Пта (сборник)
Шрифт:
— Нет, — отрезал профессор. Коуну показалось, что он рассердился. Шеф тоже уловил это и заметил:
— Коун, вы увлекаетесь.
— Пожалуйста, — снисходительно произнес профессор Кирпи. — Я понимаю, господин Коун взволнован этим прискорбным происшествием. Ему, безусловно, хочется проникнуть в тайну. Я не возражаю, господин Коун. Вы можете задавать вопросы на любую тему.
Это был щелчок в нос. Коун проворчал:
— У меня вопросов нет.
Шеф обратился к Грегори. Тот отрицательно покачал головой. А когда они вышли из кабинета шефа, сказал:
— Ну и характер у тебя.
— Пошел он к дьяволу, — беззлобно сказал Коун. — Циклотимики. Все мы циклотимики, Грегори. А Кнут смылся. Мы никуда не годны, Грегори. Нас надо гнать из полиции в шею. Циклотимики! Профессор отлично
— Нет, — покачал тот головой. — Где вы набрались этой премудрости?
— Меня просветил профессор Кирпи. Он сказал, что полиция не имеет права совать свой грязный нос в дела, которые ее не касаются.
— Даже если это убийство?
— Так, Фримен. Вы быстро схватываете суть. Профессор именно это и хотел сказать. А наш глубокоуважаемый шеф смотрел ему в рот и поддакивал. Они ведь друзья с Кирпи. Нет, этого не передашь словами. Это надо было посмотреть.
— Нельзя ли пояснее? — спросил Фримен.
— А что, собственно, вам не ясно? — в свою очередь задал вопрос Коун.
— Все, — сказал Фримен.
— Коротко это выглядит так. И Грегори, и шеф, и профессор, и колдунья хотят уверить меня, что убийца шаха — Диксон. А я этому не верю.
— Но ведь есть доказательства, Коун.
— Не только, Фримен. Есть еще профессор Кирпи. И в этом-то загвоздка.
— Вы что-нибудь узнали?
— В том-то и дело, что ничего. Даже, кажется, потерял надежду узнать.
— Вы великий притворщик, — улыбнулся Фримен.
— Циклотимик, — сказал Коун. — Всего-навсего циклотимик, переживающий сейчас очередной спад настроения. Я вполне созрел для похода к Броуди. Пойду брошусь старому пьянице в ножки и буду молить сказать мне, что он все-таки видел ночью из окна своей спальни.
— Честное слово?
— Да уж куда честнее, Фримен. Мы попали в какой-то порочный круг. Из него надо выпрыгнуть, чтобы дело прояснилось. Я очень надеюсь на Броуди. Старый пройдоха ненавидит Кирпи. Думается, на этой почве мы с ним столкуемся. Может, не сразу. Но иного выхода нет. Я должен найти убийцу Бредли и сделаю это. А потом мы побеседуем с профессором Кирпи на темы, которые далеки от психиатрии.
— Вы все-таки что-то узнали?
— Нет, Фримен. Но клянусь, узнаю.
— Вы здорово сердиты сегодня.
— Побывали бы вы в моей шкуре.
— Значит, к Броуди?
Коун не ответил. Он еще не решил: идти или нет?
А господин Мелтон собирался на ужин к господину Домару. Шеф полиции стоял перед зеркалом и мурлыкал песенку про крошку, которая любит топать ножками. Но на настоящего мужчину это не производит впечатления. Настоящий мужчина целует крошку, берет ее на руки и… О дальнейшем песенка умалчивала. Однако господин Мелтон знал о том, что происходит в дальнейшем. Лет десять назад господин Мелтон с полным правом относил себя к разряду настоящих мужчин. Он и сейчас еще полагал, что находится в полной форме. И охотно поддерживал беседы на пикантные темы. Правда, сами женщины уже давно не занимали главенствующего положения в его жизни. Шеф полиции объяснял это себе возросшим объемом работы, огромной нервной нагрузкой и слегка подпорченным желудком. На склеротический румянец на щеках он старался не обращать внимания. На двух взрослых дочерей тоже. Господина Мелтона мало волновала их жизнь и их заботы. Его жена умерла рано. Года два дочери находились в пансионе. Пока там не произошел маленький скандал. Шеф полиции не вникал в содержание происшедшего. Он привез дочерей домой и предоставил их самим себе. Единственным требованием, которое он выставил перед девушками, было неукоснительное соблюдение давней семейной традиции: вся семья обязана была завтракать вместе. Традиция эта нарушалась крайне редко. После завтрака господин Мелтон уезжал по делам службы, а дочки занимались чем хотели. Девушки обязаны были поддерживать знакомство только с людьми своего круга. На этот счет шеф полиции был строг. В остальном же он полагался на волю провидения. Иногда он задумывался
Итак, господин Мелтон собирался на ужин к господину Домару. Он тщательно вывязал галстук и, продолжая мурлыкать про крошку, поднес пальцы к нагрудному карману пиджака. Ему показалось, что платочек высовывается чересчур далеко. Пальцы нащупали в кармашке листочек бумаги. Шеф полиции отлично помнил, что он туда ничего постороннего не клал. Вытащив листок, господин Мелтон развернул его и прочел: “Смерть ждет вас за порогом этой комнаты”.
Подписи не было. Господин Мелтон бросил бумажку на столик. “Любопытно, каким способом они собираются это сделать?” — подумал он и взглянул на часы. Выходить из дома было еще рано, и он решил задержаться в спальне на полчаса. Уселся поудобнее в низкое кресло, развернул книжку и попытался читать. Но то ли книжка была неинтересной, то ли эта записка с упоминанием о смерти выбила мысли шефа из привычной колеи, только он перестал читать, опустил книгу на колени и задумался. Мысли шефа были светлыми и прозрачными, как горный ручеек. Он думал о том, что министр внутренних дел уже стар. Очень стар. Безобразно стар. Он думал о том, что господин Домар весьма благосклонно относится к нему, господину Мелтону. Он думал о том, что господин Домар, наверное, будет президентом. И, наверное, произойдет смена кабинета. Правда, господин Домар угощает отвратительными ужинами. Желудок господина Мелтона после этих ужинов расстраивается так, что в течение трех дней шеф полиции не в состоянии есть ничего, кроме жидких киселей и сливовых компотов. Но что поделаешь? “Париж стоит мессы”. Господин Мелтон сделал ставку на Филиппа Домара. Стандартные ужины в общем-то не самое страшное, если хорошенько подумать. Господин Мелтон мог приносить и большие жертвы. И приносил их. И сейчас приносит, если подумать. А министр стар, безобразно стар.
“Смерть ждет вас за порогом этой комнаты”. Ха! Звучит убедительно. Если бы министру послать такую записку? Он уже пережил два инфаркта. А у шефа полиции сердце буйвола. Так говорит профессор Кирпи. Он хоть и психиатр, но в этом деле тоже смыслит. А желудок что ж? Ничего не попишешь: сливовые компоты, диета… Вот только ужины у господина Домара… Да еще рассказы о прошлом. Господин Домар безумно любит говорить о своем прошлом. О безукоризненном прошлом. О тех днях, когда господин Домар еще не был господином, а просто служил на верфи матросом. Потом он плавал. Он начал с юнги и кончил капитаном. А расставшись с морем, занялся бизнесом. Нет, господин Домар не торговал сапожной мазью. Так пишут в книгах для дураков. Чтобы заниматься бизнесом, двух банок сапожного крема маловато. Филипп Домар купил ателье. А теперь создал целый обувной концерн. Теперь Домар — сенатор. И скоро будет президентом.
Церковь и полиция. Да. И в полиции должен сидеть дурак. Когда господин Мелтон станет министром, он подумает о шефе полиции сам. Вот бы Грегори приспособить. Но Грегори — человек не того круга. А как бы пригодилась его рабская исполнительность! Впрочем, она и так пригодится.
“Смерть ждет вас”. “Ну что ж, — усмехнулся господин Мелтон. — Пора”.
Он встал с кресла, подошел к двери и резко толкнул ее. Две руки обвили его шею. Господин Мелтон мягко отвел их в сторону и увидел смеющееся лицо Лиззи — младшей дочери.
— Ты убит, па, — сказала Лиззи. — На этот раз мы выбрали смерть через удушье.
— Вы не учли, что я мог сопротивляться, — сказал господин Мелтон.
— В правила игры сопротивление не входит, — разъяснила Лиззи. — А ты знаешь, па, мы послали сегодня три записки. Хиггинсам, Ферманам и Паульсенам. И ты подумай, па. Этот идиот Паульсен побежал в полицию. Представляешь, сколько было смеха, когда его оттуда вытурили. У него было такое глупое лицо. Дин хохотал так, что вывернул себе челюсть.