Парадоксы и причуды филосемитизма и антисемитизма в России
Шрифт:
Посылал свое сочинение Тимофей Михайлович и за границу: австрийскому императору Францу-Иосифу. Это любопытно, так как в еврейской среде складывались легенды о его веротерпимости, о его юдофильстве и резко отрицательном отношении к антисемитизму. Имя австрийского императора было окружено каким-то ореолом не только среди галицийского еврейства, но и в России94. Вероятно, по этой причине сибиряк всем иностранцам поначалу предпочел австрийского монарха.
Не получив ответа, что и предвидели его доброжелатели из музея, Бондарев через год предпринял новую попытку открыть правительству глаза на проблему и, снявши копию с рукописи, отправил свой труд в Министерство внутренних дел. В сопроводительном письме он писал: «Я же бывший помещичий крестьянин, просто рабочий, а эти люди в каких тисках были – это всем известно; нужда же самый лучший учитель есть изобретательности,
Поэтому чрезвычайно трудно установить, существует ли вообще канонический текст.
Результат был аналогичен результату первой посылки. Но интересен сам текст обращения, его лексика. Красочность и убедительность, библейский, пророческий пафос и прозаизмы, вера, что труд – целитель, что он приведет к экуменизму – все это сближает Бондарева с проповедью Ильина. Возьмем, например, слово "рабочий" – имеется в виду не современное значение слова, а, как любезно сообщает нам Владимир Даль: "Рабочий – человек, живущий трудами рук своих" (у Даля слово "рабочий" не имеет самостоятельного значения и входит в гнездо "раб"). Кажется, Бондарев видел словарь Даля, ибо в рукописи более нигде не встречается это слово, но зато широко используется идиома: "Трудами рук своих". В самом же тексте Бондарева скрыты две поговорки: "Голь на выдумки хитра" и "Сытый голодного не разумеет".
САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ ЖИЗНЬ РУКОПИСИ
Стало общим местом, что рукописи не горят, а в нашем конкретном случае они не всегда пропадают и на почте. Особенно если этот "самиздат" был переписан в нескольких копиях и (по одному варианту легенды) сохранился благодаря старанию находившегося в минусинской ссылке врача B.C. Лебедева, который послал рукопись Давида Абрамовича Бондарева писателю Глебу Успенскому. Высказана догадка, что энергичный Н.М. Мартьянов просил своих сотрудников (в том числе и врача B.C.
Лебедева) переписать труд Бондарева в нескольких экземплярах и направить выдающимся писателям-современникам96. Копировальной машины у них, естественно, не было, дать профессиональным переписчикам в работу было рискованно. Видимо, на добровольных началах переписывали сами ссыльные. (Лебедев – член Центрального комитета "Народной воли". Под его редакцией вышло четыре номера печатного органа партии – "Народная воля: Социально-политическое обозрение". Арестован в Москве в 1882 г. и сослан в Восточную Сибирь на 5 лет.)
И с этого времени шло параллельное существование автора и рукописи. Ситуация, знакомая и по иным временам. По другим же "изводам", с рукописью Бондарева ознакомился вначале Н.К. Михайловский. Е.И. Владимировым, которому мы обязаны очень многим в изучении жизни и трудов Бондарева, произведен следующий расчет: оригинал Бондарев держал у себя; всего было якобы шесть копий: три из них – "царская",
"министерская", "губернаторская" – все они сгинули безвозвратно. Две были посланы самим Бондаревым Успенскому; через B.C. Лебедева экземпляр был передан Льву Толстому. Еще один был вручен иркутскому мещанину Лаврентьеву. Как видим, копий было не менее семи.
В начале мая 1884 г. Г.И. Успенский писал Н.К. Михайловскому: "Пожалуйста, если поедете в Москву, загляните ко мне и захватите рукопись о Трудолюбии и Тунеядстве. Она мне теперь до крайности нужна. Надо бы работать. Я думаю обделать нечто беллетристическое, а самую рукопись возвращу Вам"97. Интерес к труду сибиряка не упал у Глеба Успенского и после публикации статьи о нем. По просьбе писателя сначала сокращенный вариант рукописи Бондарева, а затем и полный оригинал были высланы ему из Минусинска А.И.
Для Г.И. Успенского (и не только для него одного) труд Бондарева подоспел вовремя. Пореформенная русская деревня переживала страшный кризис, выбрасывая из своих рядов люмпенов – огромную неуправляемую массу людей: "На наших глазах настроения духа этого бродячего человека выражались в весьма различных видах; еврейские погромы, поджоги усадеб и только что приготовленного на продажу владельцами хлеба совершались и совершаются не без участия этой бродячей рабочей толпы…" Успенский же обращает внимание на то, что после освобождения крестьянства произошел резкий всплеск сектанства, "обилие сект… смысл которых исчерпывается стремлением те же самые земледельческие формы жизни, те же семейные и общинные порядки" переделать, перестроить на основании правоты, справедливости, на основании того, "что хорошо велит жить хороший труд"102.
Статья, пересказывающая основные положения Бондарева (автор сразу оговаривает, что его очерк носит компилятивный характер), вызвала ажиотаж. Собственно, квинтэссенция очерка – это защита натурального хозяйства, в котором крестьянин "сам удовлетворяет всем своим потребностям", что подкрепляется экономическими выкладками Н. Михайловского, художественным словом Л. Толстого и самым заинтересованным лицом – крестьянином Т. Бондаревым.
Интересно и зло высказался по поводу статьи Успенского М.Е. Салтыков-Щедрин. В письме к Михайловскому от 21 ноября 1884 г. он раскрывает генеалогическую связь ("проект генеалогии") между крестьянскими философами, Л. Толстым, Г. Успенским и Златовратским. "Генеалогическое дерево" выглядит так:
Сюсляев / Дядя Златовратский
Л.Н. Толстой / / \ /
Тибо Бриньоль Г.И.Успенский103 (Необходимые пояснения: Тибо Бриньоль – правый французский публицист того времени. "Сюсляев" – ошибка, речь идет о сектанте Василии Кирилловиче Сютаеве (1819-1892), несомненно оказавшем влияние на Толстого, но в несоизмеримо меньшей степени, чем Бондарев, хотя Лев Николаевич и ставил между ними некий знак равенства.
Впоследствии все станет на свои места, и в письме к своему венгерскому поклоннику Эугену (Евгению) Шмиту от 27 марта 1895 г. Толстой напишет, что у Бондарева он "почерпнул еще гораздо больше поучения, чем от Сютаева"104.)
В апреле 1885 г. Глеб Иванович писал своему корреспонденту А.И. Иванчину-Писареву:
«Рукопись молоканина сокращена, вычеркнуто множество, и потом ведь пишешь положительно с глубоким сознанием, что "не так", и это уже несколько лет подряд.
Но она произвела большое впечатление, и массу писем я получил. В сочинении Л.
Толстого, которое не напечатано, та же идея, и едва ли не этот молоканин вывел его из той чепухи, в которую попал Толстой с своей теорией благотворительности, которую практиковал на деле. Теперь он все это попрал и говорит: "пахать!". Я думаю, что и это не пристало барину. Зачем же тащить из мужицкой теории в свою то, что для барина только извинение не вмешиваться в политику? Ведь пахать-то в самом деле не будет»105. В письме – две ошибки. Вторая – граф стал пахать!