Парализатор

Бакшеев Сергей

— И чему же он тебя научил? Английскому мату? — ухмыляюсь я.

— Дурак ты, Солома. Забудь об английском, хотя он тоже нам пригодится. Дэн обучил, — и Кисель шепчет мне на ухо: — как делать приятное мужчинам.

Ни хрена себе! Я шарахаюсь и пялюсь на приятеля.

— Чего?!

— Того! Тому самому, что им делают женщины!

— Но ведь ты… у тебя не как у женщин.

— Какой же ты дремучий, Солома. — Кисель смачно обсасывает пивное горлышко и затягивается сигаретой. В уголках его губ дрожит похабная улыбка. — Секс понятие многогранное. Есть куча мужиков, которые

предпочитают юношей и платят за это.

Он отклячивает задницу и игриво вертит ею. Я потихоньку въезжаю, к чему клонит Кисель. Он всегда цеплялся за любой способ заработка, но чтобы такое! О, боже! Многое еще не укладывается в моем куцем сознании.

— Но ведь мы…

Я смотрю на свои обездвиженные ноги, на скрюченные коленки Киселя между костылей, и не могу произнести очевидное. Я урод! Калека! Инвалид! Или, как придумали люди из телевизора, ЧОВ — человек с ограниченными возможностями. А некоторые приторно добренькие чиновники лыбятся на телекамеру и убеждают: «с неограниченными», или нахваливают: «это особенные дети». Их бы под поезд, а потом в мое кресло. Наслаждайтесь «неограниченными» возможностями «особенные»!

Кисель прекрасно понимает меня.

— В том-то и фишка, Солома. Есть чокнутые, готовые платить за уродство реальные бабки. Во! — Возбужденный приятель демонстрирует в кулаке свернутые купюры. Это впечатляет.

— И что же ты делаешь?

Женька допивает пиво, бросает пустую бутылку в помойку и под звон бьющегося стекла вытирает губы.

— Ты «Бейлиз» пил?

— Что это?

— Обалденный ликер, сладкий, вкусный. Дэн угостит, когда к нему приедешь.

— Зачем мне к нему?

— Для обучения, дурачок. Дэн натаскает, а после сведет с богатым дядькой.

— Дэн будет меня трахать?

— Не дрейфь, Солома! Как говорится, больно будет только вначале. — Женька нервно хохочет пока по его лицу не пробегает судорога. — Ты главное выпей побольше, чтобы башка отключилась. Представь себя куклой с дырками, расслабься и потрепи…

— С дырками…

Ох, ни фига себе! Вот это перспектива!

Я пытаюсь пошутить:

— Моей самой прекрасной в мире попки ему будет мало?

Но Кисель не замечает иронии. Он воплощение серьезности.

— Дэн сегодня мне шепнул вот что. Если ты не будешь корчить недотрогу, через три дня он нас переправит в Москву. Там шизанутых гомиков с баксами пруд пруди. Будем жить на квартире. По вечерам ублажать голубых, а днем тратить бабосы и наслаждаться новой жизнью. Это наш шанс, Солома! Нам надо держаться друг за друга!

Я с ужасом понимаю, что его планы могут исполниться. Меня ждет счастливое будущее в объятьях похотливых извращенцев.

Хрен тебе! Сегодня я докажу Киселю, что меня ждет другая судьба!

3

Я делаю ход слоном и нажимаю кнопку шахматных часов. Я впервые играю с контролем времени, сначала это жутко нервировало. В нашей школе-интернате шахматных часов отродясь не видели. Тринадцатилетний мастер спорта Даниил Бардин приехал со своими. Он только что провел сеанс одновременной игры на восьми

досках, и всех разделал под орех! Я тоже у наших ребят выигрываю, и договорился сразиться с юным мастером один на один. Это ради меня Валентина Николаевна пригласила своего одаренного племянника. Она знает, что я мечтаю стать гроссмейстером. Ведь инвалидность шахматам не помеха, а гроссмейстеры участвуют в коммерческих турнирах с хорошими призовыми.

Даниил Бардин продвигает слона на две клетки вперед. Он разыграл сицилианскую защиту. Но я не тупой валенок, и знаю этот дебют из книжки. Сейчас игра перешла в эндшпиль. Бардин уверенно теснит моего короля, однако, по фигурам у нас равенство, и я не думаю сдаваться. Я вообще никогда не сдаюсь и сражаюсь до последнего.

Вокруг тяжело дышат воспитанники, все с нарушением опорно-двигательного — такая у интерната специализация. Децепешники с гиперкинезами дергаются, их ходунки и костыли то и дело задевают друг о друга. Миопаты, спокойнее, с ними, порой, я и играю в шахматы. Децепешников у нас большинство, кого в роддоме бросили, кого после. Еще есть ампутанты или, как я, с травмой опорно-двигательного: спинальники и шейники. Мне повезло, я спинальник. У меня только ноги не двигаются. Еще башка периодически трещит, но это мелочь.

Мое инвалидное кресло, несмотря на стояночный тормоз, давно припечатали к столу. После ошеломляющего поражения нашей команды никто не осмеливается давать советы. Валентина Николаевна ободряюще подмигивает мне, а Кисель провис на костылях и скептически кривит рот. Он не верит, что я стану гроссмейстером. У него другой план — работать не мозгами, а мягким местом.

Наша игра идет полтора часа. Каждый сделал по сорок ходов, я, как будущий профессионал, записываю партию. Бардин милостиво предлагает ничью, я отказываюсь и слышу дружный вздох изумления. Бардин тоже недоумевает, посматривает на свою тетушку. Но мне не нужна ничья. Я хочу доказать Киселю, что я не кукла с дырками!

Еще пара осторожных ходов. И вот Бардин ставит ладью под моего коня. Во дела! Что это: хитроумная жертва мастера или мальчишка устал и сделал ошибку? Я лихорадочно перебираю возможные варианты. И так и так хорошо. Где подвох? Часы тикают необычайно громко, а сердце вообще колотится молотком под горлом. Я поднимаю коня и потными пальцами снимаю с доски ладью соперника. Слежу за Бардиным. У него дергается глаз, лицо бледнеет. Через два хода он останавливает часы и, глядя в пол, жмет мне руку.

Ура!!! Я победил! Я выиграл у мастера спорта!

Гул удивления наполняет комнату. Среди возбужденных лиц я ищу самое желанное.

Как же так, ее нет!

Марина Андреева по кличке Марго не видит моего триумфа. Самая клёвая девчонка не интересуется шахматами. Я сделал такое, а ей фиолетово! Она ушла, не дожидаясь окончания партии.

Горечь обиды возвращает меня к реальности. На что я рассчитывал? Кто я, а кто она! Я беспомощный инвалид-колясочник, а у нее только правой руки нет. У нас даже кликухи разного уровня. Солома и Марго — чувствуете разницу? А какая у нее фигурка. А глазищи! Вы бы видели, как плавятся под ресницами ее серые льдинки, когда она мечтает.