Параллельная вселенная Пеони Прайс
Шрифт:
Припадок обжорства прерывает звонок Кары. Перед глазами проносятся кадры того вечера и ее рыже-каштановые волосы, которые особенно сильно блестели под вспышками камер. Кидаю ложку и наполовину пустой стаканчик в раковину. Устраиваюсь на кухонном островке.
– Да, – отвечаю я хриплым голосом, прижимая трубку к уху.
– Где ты была? Тебя все обыскались. Элайза устроила мне головомойку. Она думала, что ты прохлаждаешься с Итаном.
– Нет, мы расстались в вестибюле днем.
Она тяжело вздыхает.
– Что… что значит этот вздох?
– Ничего. С завтрашнего дня я официально работаю с тобой.
– Почему?
– Я
– Ответь на вопрос, Кара. Что с Итаном?
– С Итаном все по-прежнему, но я больше не его ассистент, – признается она, соблюдая деловой тон. – Можно продолжить?
Я молчу.
– Я должна иметь возможность связаться с тобой в любое время дня и ночи. Понимаешь?
– Да, как только я верну телефон.
– Элайза рассказала мне. Завтра с утра куплю новый, чтобы ты нас больше не подводила.
– Я не специально, просто потеряла счет времени.
– Лучше бы тебе его не терять, иначе это отразится на количестве нулей в наших счетах. Да и Элайзу лучше не злить – умные женщины очень не любят, когда их так нагло оставляют в дураках.
– Можно вопрос?
– Слушаю.
– Я тут подумала… Может, мне стоит сменить менеджера?
– Смотря чего именно ты хочешь. Если твоя цель – успешная карьера в Голливуде, то ты совершишь большую ошибку, разорвав контракт с Элайзой. Что бы там ни было, она лучшая в своем деле, пусть у нее и неприятный стиль. Ни у одного менеджера в Голливуде нет таких связей, как у Элайзы.
Ты совершенно не знаешь правил мира, в который попала. Никакая ты не звезда, ты просто неудачница!
Душа уносится куда-то далеко, пролетает над холмами и разноцветными огнями, минуя роскошные особняки, уносится в Мар-Висту, на Барри-авеню – улицу небольших семейных домиков, один из которых я знаю как свои пять пальцев. Через окно влетаю в спальню и под кроватью нахожу хлопья «Гиннес», но не дотягиваюсь до них. Спускаюсь в гостиную, где родители и Энн, как обычно по средам, играют в «Скрэббл» (выигрывает Энн) или в «Монополию» (тогда выигрывает мама). На кофейном столике у потертого кресла лежит «Планета Красной камелии» с рисунком пляжа Санта-Моника между кремовыми страницами.
– Пенни… Пенни!
Я потеряла нить разговора.
– Даже не верится, – шепчу я самой себе.
– Во что именно?
– Да во все.
– Напомнить завтрашнее расписание?
– Нет, не надо.
Я все равно не останусь знаменитой.
– Ладно, мне еще нужно поработать, – говорит Кара.
– Спасибо, – шепчу я в трубку.
– За что?
– Что помогаешь, что помнишь все и тратишь на меня время. Личное время.
– Это моя работа, Пенни. Я личный ассистент – у меня нет личного времени, как и права что-либо забыть, – объясняет она таким же тоном, с каким говорила женщина-робот, которая весь день твердила мне, что номера Мелани не существует.
– Но все равно спасибо.
– Я всегда на связи.
– Спокойной ночи.
– Спокойной, – отзывается она с явным недоумением. Видимо, у звезд не принято дружить с личными помощниками. – Увидимся завтра.
Я остаюсь одна в тишине кухни. Убираю беспорядок, который сама же устроила, выпиваю стакан воды и поднимаюсь в спальню.
Перед тем как лечь
– Оставляйте сообщение или не оставляйте – мне плевать.
Шестнадцать лет назад
Пеони исполнилось пять лет. Этот день рождения стал первым, который она запомнила.
Стенли и Лили Прайс устроили в честь дочери грандиозный прием. Дом украшали вазы с букетами белых пионов [41] . Бокалы гостей то и дело наполнялись шампанским. На экране показывали рекламные ролики, в которых снималась Пеони, а учитывая, что ее карьера началась с двух лет, роликов накопилось много.
Прием был устроен в честь Пеони, но он не походил на праздник. Скорее, на выставку, показ, шоу, презентацию – на что угодно, только не на день рождения пятилетнего ребенка. Но Пеони этого не осознавала. Однако понимала, что день, которого она ждала с таким предвкушением, оказался хуже всех остальных, вместе взятых.
41
Peony – пион (англ.).
Взрослые были увлечены обществом друг друга, а Пеони скучала, сидя на лестнице, ведущей в сад. Раньше Пеони веселила няня Роуз. Но она уехала. Мама говорила, что она отправилась «в расистский ад, где ей самое место». Роуз называла его Оклахомой.
Чтобы совсем не заскучать и не уснуть под теплыми лучами солнца, Пеони принялась считать столы, сервированные для взрослых, пришедших разом в их дом. Обычно они приходили по отдельности, следовали за папой в кабинет, откуда слышались отголоски заумных разговоров, и уходили, порой оставляя родителей в расстроенных чувствах. Но сегодня был не такой день.
Сегодня все пили из натертых до блеска бокалов с длинными ножками, смеялись, разглядывали фото Пеони и умилялись симпатичному личику. Ее саму никто не замечал, а если и замечал, то просто щипал за «эти миленькие щечки». Мама говорила что-то вроде: «Она такая красивая, правда? – и всегда добавляла: – Недаром ее так любят рекламодатели». И это было правдой, чему свидетельствовали рекламные ролики с Пеони в главной роли, которые папа любил показывать взрослым, оказавшимся в его кабинете. При этом он всегда говорил: «Ваши продажи точно вырастут». Пеони не понимала, зачем он так делает, потому что не собиралась никому ничего продавать. Она только недавно научилась считать до десяти.
«Наша подрастающая гордость» – называли ее родители. Но в собственный день рождения «гордость» ужасно скучала, ведь на праздник не пригласили ни Роуз, ни детей. Все складывалось хуже некуда: в гостиной звучала невеселая музыка и сладостей в меню почти не было, как и шариков в комнате Пеони.
Десять. Десять. Десять. Она насчитала три раза по десять. Именно столько столов сервировали в саду.
– Ты тут одна? – послышался не менее звонкий голос, чем ее собственный.
Пеони повернулась и первым делом увидела пышную огненную копну волос. Перед ней стояла вылитая Русалочка из известного диснеевского мультика, правда, без хвоста, зато с человеческими ногами в желтых туфлях с нарисованными на них одуванчиками.