Паранойя. Почему я?

Раевская Полина

Пожалуй, это могла быть лучшая неделя в моей жизни, если бы за два дня до вылета меня не разбудил вибрирующий Настькин телефон. Не глядя, я сначала несколько раз скинул звонок, но кто-то продолжил настойчиво трезвонить.

На часах было четыре утра, на дисплее – «Сеня», а на повестке дня несколько встреч с не самыми приятными типами, поэтому я, естественно, взбесился. А когда увидел, что сопливый додик уже неделю названивает Настьке и истерит в сообщениях, и вовсе вышел из себя.

Не знаю,

говорила ли она с ним, объясняла ли что-то. Судя по его просьбам ответить и обвинениям в том, что она ведёт себя, как ребёнок, предпочла, как всегда, спрятать голову в песок.

Позицию страуса я не разделял. Но на месте додика любой нормальный пацан уже давно бы все понял и отстал, этот же ждал каких-то пояснений.

Что ж, пояснения я ему обеспечил. Позвонил своему начальнику СБ и отдал распоряжение, чтобы немного потолковали с дурнем, а после отправился, наконец, спать.

Казалось бы, проблема исчерпана. Как говорится, если не доходит через голову, дойдет через печенку. Во всяком случае до любого нормального пацана. Но я снова не учел, что этот дурачок и «нормальный пацан» не имеют ничего общего. Честно говоря, я и думать про него забыл, как только положил трубку. Днем меня закрутили дела, вечер тоже получился насыщенный.

Один тип из криминальных пригласил меня на встречу в свой клуб. Поскольку я уже пятые сутки спал от силы два часа, перспектива провести ночь в накуренном, шумном гадюшнике меня не особо прельщала. Настька к тому же напросилась со мной. Видите ли, ей потанцевать приспичило, да и клуб не хухры – мухры.

Светить её мне совершенно не хотелось, особенно, перед таким контингентом, но и отказывать тоже не было причин.

Однако, когда она вышла из гардеробной в коротеньком, темно-зеленом платье и черных ботфортах, я понял, что одни ее ноги – уже причина.

Наши русские бабы безусловно в большинстве своём хорошенькие, так что красотой мало, какого мужика можно удивить, но, как говорил сам Пушкин, сыскать три пары красивых, женских ног во всей России – это надо потрудиться. А когда они еще такие длиннющие, стопроцентный п*здец и слюни до пола этим вечером обеспечены.

– Ну, как? Нравится? – накинув поверх кожаный плащ, красуется Настька передо мной. На губах у неё алая помада, на глазах – стрелки, волосы собраны в высокий хвост – ничего вычурного, но выглядит настолько сексуально, что меня, как кипятком, обжигает похотью. Перед мысленным взором проносятся пошлые картинки, но я тут же торможу свою разыгравшуюся фантазию.

– Переоденься, – бросаю строго и, отведя взгляд, закуриваю.

– В смысле? – возмутившись, вскидывает Настька бровь.

– В прямом. Я еду решать дела, а не тебя караулить.

– Ну, и решай, я вполне могу сама разобраться, если кто пристанет. Раньше же как-то

жила, – насмешливо парирует она и подхватив сумочку, подходит ко мне. – Так тебе нравится?

– Настя, я тебе все сказал! – цежу сквозь зубы, когда она с игривой улыбкой заглядывает мне в лицо.

– Ты не ответил на вопрос, – дразнится паскуда. Втягиваю с шумом воздух и чуть ли не по слогам чеканю:

– Не нравится. Ты похожа на придорожную шалаву.

 Как ни странно, моя грубость ее ничуть не задевает, наоборот вызывает снисходительную улыбку.

– Вы противоречите сами себе, Сергей Эльдарович. Придорожные шалавы – эталон того, что всегда нравится мужикам. Так что неубедительно.

– Настя! – предупреждающе рычу, хотя самому уже смешно, но я все же продолжаю стоять на своем. – Мне не нравится, когда на мою бабу пускают слюни все, кому не лень.

– Да? – тянет она наигранно, ничуть не впечатлившись, и нагло закинув руки мне на шею, соблазнительно прижимается всем телом, шепча. – А мне вот не нравится, когда всякие девки строят глазки моему мужику, но я же не говорю ему, чтобы он снял свои ролексы, оделся, как бомж и прекратил улыбаться.

Конечно же, после такой предъявы не могу сдержать смешок.

– Ты не угомонишься, да? – уточняю мягко, скользнув ладонью по её круглой попке.

– Даже не надейся, – качает Сластенка головой с хитренькой улыбкой и прогибается навстречу ласке, как голодная кошка.

И мне до безумия нравится она такая. Нравится, что рядом со мной она раскрепощается, забывает про свои комплексы, страхи и становится собой – той, которой и должна быть: знающей себе цену, красивой, острой на язычок стервочкой. Однако, когда это идёт вразрез моим желаниям, начинает не слабо напрягать. Но что уж теперь? Сам ведь настаивал.

– Мне казалось, ты собиралась танцевать, – предпринимаю последнюю попытку вразумить эту мелкую занозу. – Тебе в этом удобно будет?

– Мне в этом будет красиво, Серёжа, – заверяет она с ехидной усмешкой и, слегка коснувшись моих губ своими, мурчит. – А еще очень – очень горячо, когда ты будешь смотреть на меня и сходить с ума.

– Сходить с ума? Думаешь? – выгибаю высокомерно бровь, чтобы хоть немного смутить и охладить эту хренову соблазнительницу.

И да, она краснеет, но не взирая на пылающие щеки, кладет мне ладонь на ширинку и, пройдясь вверх-вниз по стоящему члену, повторяет мой финт, выгибая с довольной ухмылкой бровь.

– Ты редкостная сучка, Настюш, – резюмирую, втянув с шумом воздух.

– Да-а, очень – очень мокрая сучка и без трусов, – взяв меня за руку, направляет она её себе между ног. У меня же от понимания, что это значит и от того, как там горячо и мокро у нее, просто плывут мозги.

Конец ознакомительного фрагмента.