Паранойя
Шрифт:
— Слушай, надо поговорить про управляющую схему для дисплея. Про заказной чип.
Через несколько минут я вернулся в конференц-зал. Начальник производства и начальник отдела проектирования ожесточенно спорили о том, можно ли в крошечный корпус «Гуру» втиснуть другой дисплей. Я молча сел и стал ждать, когда возникнет пауза. Наконец пришел мой шанс.
— Простите, — сказал я, однако никто не обратил внимания.
— Понимаете, — продолжал Эдди Кейбрел, — именно поэтому нам и приходится откладывать запуск.
— Мы
Я прочистил горло.
— Позвольте мне сказать...
— Адам... — начал Годдард.
— Я знаю, это прозвучит по-идиотски, — сказал я, — но помните куклу-робота по имени Люби-Меня-Люсиль?
— Мы что, — проворчал Рик Дьюрант, — сейчас займемся всеми нашими ошибками? Не напоминайте. Мы сделали полмиллиона этих уродок, и все вернулись обратно.
— Вот именно, — сказал я. — Поэтому у нас на складе лежит триста тысяч заказных чипов, специально разработанных для дисплея «Триона».
Раздались смешки, кто-то откровенно рассмеялся. Один из инженеров сказал другому, но так, что было слышно всем:
— А он знает, что такое коннекторы?
Кто-то сказал:
— Просто умора.
Нора посмотрела на меня, сморщившись от притворного сочувствия, и пожала плечами.
Эдди Кейбрел сказал:
— Если бы все было так просто, Адам. Только заказные микросхемы не взаимозаменяемы. Они должны быть совместимы по разъемам.
Я кивнул.
— В микросхеме для Люсиль разводка типа SOLC-68. Разве в «Гуру» не такая же?
Годдард удивленно воззрился на меня.
Настала тишина. Кто-то зашуршал бумагой.
— Разводка SOLC-68, — сказал один из инженеров. — Да, должно сработать!
Годдард обвел глазами зал и хлопнул по столу:
— Хорошо, так чего же мы ждем?
Нора улыбнулась мне влажными губами и подняла большой палец вверх.
По пути в свой офис я достал сотовый. Пять сообщений, все с одного номера, одно с пометкой «лично». Я набрал голосовую почту и тут же узнал вкрадчивый голос Мичема: «Говорит Артур. От вас три дня ничего не слышно. Это неприемлемо. К полудню свяжитесь со мной по электронной почте во избежание неприятных последствий».
Я вздрогнул: то, что Мичем позвонил, несмотря на риск, доказывало, что он не шутит.
Он прав: я действительно пропал с горизонта. Но возвращаться у меня не было никакого желания. Извини, дружок.
Следующее сообщение было от Антуана. Его голос звучал высоко и напряженно.
— Адам, приезжай в больницу, — сказал он в первом сообщении. Второе, третье, четвертое, пятое — все были от Антуана, и каждое звучало отчаяннее предыдущего. — Адам, где ты, черт возьми? Ну давай же, приезжай!
Я остановился у офиса Годдарда — он все еще говорил с командой «Гуру» — и сказал Фло:
— Передайте Джоку, что у меня непредвиденные обстоятельства, ладно? Что-то с отцом.
70
Конечно, я знал, что с ним, знал заранее, и все равно гнал
Я припарковался в неположенном месте, потому что добираться до стоянки не было времени. Забежал в отдел реанимации, ударом ноги распахнув двери, будто я санитар с носилками, и бросился к регистратуре. Знакомая мне неприветливая санитарка сидела на телефоне и смеялась, явно звоня не по работе.
— Где Фрэнк Кэссиди? — спросил я.
Она глянула на меня и продолжала болтать.
— Фрэнсис Кэссиди! — крикнул я. — Где он?
Санитарка обиженно положила трубку и посмотрела в компьютер.
— Палата номер три.
Я пробежал по коридору, рывком открыл тяжелые двойные двери в палату и увидел Антуана, который сидел на стуле у зеленой занавески. Когда он заметил меня, то ничего не сказал, посмотрел пустым взглядом, и я понял, что у него красные глаза. Он медленно покачал головой, когда я подошел, и сказал:
— Мне очень жаль, Адам.
Я отдернул занавеску и увидел отца. Он сидел на кровати с открытыми глазами, и я подумал: «Антуан, ты ошибся, он еще с нами, гад этакий», пока до меня не дошло, что у папы странный цвет лица. Какой-то желтоватый, восковой, и, что самое ужасное, рот открыт. Я почему-то видел только это: его рот был открыт не так, как у живых людей, он застыл в агонии, в последнем отчаянном вдохе, сердито, почти злобно.
— Нет! — простонал я.
Антуан встал позади и положил мне руку на плечо.
— Констатировали десять минут назад.
Я дотронулся до отцовского лица, до его восковой щеки. Прохладная. Не холодная и не теплая. На пару градусов холоднее обычного, такой температуры, какой никогда не бывает у живых. Кожа казалась похожей на пластилин.
У меня перехватило дух. Я будто оказался в вакууме. Свет над головой померк.
— Папа! Нет!
Я смотрел на отца полными слез глазами, гладил его лоб, щеки, красный шелушащийся нос с черными волосками, торчащими из пор. Потом наклонился и поцеловал его злое лицо. Много лет я целовал отца в лоб или в щеку, а он почти не отзывался, да только я всегда был уверен, что замечал крошечную искринку удовольствия в его глазах. Теперь, конечно, он никак не реагировал, и это потрясло меня еще больше.
— Я хотел, чтобы ты успел с ним попрощаться, — сказал Антуан. Я слышал его голос, басистый рокот, но не мог обернуться. — У него опять отказала дыхалка, и на этот раз я даже не стал тратить время на споры, а просто вызвал «скорую». Он совсем задыхался. Они сказали, что у него воспаление легких и, наверное, давно. Спорили, вставлять ли трубку, но до этого дело не дошло. Я все звонил тебе и звонил...
— Знаю, — сказал я.
— Чуть-чуть времени было... Я хотел, чтобы ты с ним попрощался.