Параня
Шрифт:
Параня, от которой все в ужасе бежали, Параня, под чьим пальцем исчезали люди, эта Параня попятилась от бесстрашного Симахи.
– Уд-ди! Нажалуюсь!
Но не тут-то было, Симаха Бучило обхватил ее и облобызал в мокрые губы.
– Паранюшка! Люблю! Паранюшка! Уважаю! Преданна! Верна! До самого что ни на есть корня! Гению! Вождю! Светочу!.. Ур-ра-а!..
Он крепко взял за руку Параню, повернулся к отчужденно замкнутым бревенчатым домишкам и закричал:
– Да здравствует Параня, верный и преданный соратник!..
Дома слепо взирали наглухо захлопнутыми
– Да здравствует великий я мудрый товарищ Сталин!
Симаха потащил Параню по молчавшей, опустевшей улице, время от времени подымая ей руку, как судья на ринге победившему боксеру.
– Да здравствует Параня!
Выдвинутая нижняя челюсть, обросшая медной щетиной, - и плаксивое лицо Парани.
– Да здравствует великий Сталин!
Сжатые руки возносятся над головами.
На пути им повстречался случайно подвернувшийся инкассатор Молодцов, как всегда, в отутюженных парусиновых брючках и рубашке апаш. Он остолбенел, он побледнел, он съежился - один на всей улице, заметят, привяжутся, припутают, невольный свидетель, тут-то и возьмут на заметку, тут-то и заставят говорить. Однако Симаха Бучило и Параня прошли мимо, словно и не было этого Молодцова. Привыкли, что незаметен, неразличим, и есть вроде и нет его - пустое место, человек-невидимка. Прошли мимо...
– Да здравствует Параня!.. Да здравствует великий и мудрый!..
На площади у тошниловки их встретил сумрачный Силин, пожилой, толстый милиционер, заменивший обезвреженного Ваню Душного.
– Да здравствует Параня!.. Да здравствует...
Силин схватил Симаху за шиворот, деловито тряхнул:
– Пойдем!..
– Да здравствует великий Сталин!..
– Ид-ди, рвотное!- Силин оторвал Симаху от Парани.
– Да здравствует Параня! Верный и преданный...
Бенц по шее!
– Да здравствует великий Сталин!
Силин поднял кулак, но подумал и не ударил.
– Да здравствует Параня!
Удар!
– Да здравствует Сталин!
Пропуск удара.
– Да здравствует Параня!
Снова удар.
И так, под перемежающиеся удары и патриотические лозунги, ушел из жизни Симаха Бучило, развеселый человек.
Он не раз, сопровождаемый аккомпанементом по шее, уходил в милицию, но всегда быстренько возвращался. Теперь не вернулся, должно быть, попал в число сообщников Вани Душного. Что в общем-то верно - Симаха Бучило и Ваня Душной общались часто и энергично.
Бучило был последней жертвой Парани.
Кончилось все это неожиданно и печально.
Опять все на той же площади перед тошниловкой, под столбом, увенчанным неумолкающим громкоговорителем, Параня наткнулась на Зорьку Косого.
Все боялись Зорьки в поселке, но даже он, Зорька, сворачивал за угол, когда видел Параню. И вот случилось...
Параня, должно быть, вспомнила, что когда-то стращала им: "Ножиком вас зарежет..." Вспомнила про нож и подняла на Зорьку Косого пляшущий грязный палец:
– Во-о!.. Во-о!.. Виж-жу! Виж-ж...
И больше ничего не сказала. Зорька прыгнул, как петух на кошку.
– Заткнись, курва!
Коротко стукнул свинчаткой по острому
Параня не вскрикнула, она только закружилась, развевая вокруг тощих расчесанных ног клейменый подол. И упала плашмя, ударилась плоским затылком об утоптанную землю, из-под изумленных бровей глаза уставились вверх на столб, на репродуктор.
А бодрствующий репродуктор на этот раз настойчиво славил Человека, не избранного, не гения из гениев, не великого средь малых, а просто Человека:
"Я вижу его гордое чело и смелые, глубокие глаза, а в них - лучи бесстрашной, мощной Мысли, той Мысли, что постигла чудесную гармонию вселенной, той величавой силы, которая в моменты утомленья творит богов, в эпохи бодрости их низвергает..."
Словно из-под земли, из-за углов, из калиточек стали выползать люди. Помятенькие, завороженно притихшие, испуганные и сгорающие от любопытства, они окружили Параню.
Та лежала, раскинув тонкие руки, бестелесно плоская, хрупкая - уже готовые мощи с невинным лицом девочки и старухи. Бросались в глаза огромные ступни ног, разбитые вширь, с коряво торчавшими изувеченными пальцами, с чугунно твердыми подошвами. Ноги, не знавшие обуви ни зимой, ни летом. Натруженные ноги исполина, носившие по грешной земле истощенное тельце нищенки. И щетинистые брови, изумленно вскинутые, и мутнеющий взгляд, нацеленный на репродуктор в синем небе.
А репродуктор славил с высоты неба:
"Вооруженный только силой Мысли, которая то молнии подобна, то холодно-спокойна, точно меч, идет свободный, гордый Человек..."
Зорька Косой пришел в себя и рванул на груди рубаху:
– Граждани-и! За чи-то она меня? Чи-то ей сделал Зорька Косой? Граждани-и! Будьте свидетелями-и!..
Граждане молчали и глядели не на Косого, а на чугунные исполинские ступни ног.
Зорька рванул на груди рубаху, а репродуктор перекрывал его рыдающий голос, внушал великое:
"Так шествует мятежный Человек сквозь жуткий мрак загадок бытия - вперед и выше, все - вперед и выше!"
В стороне же, на отдалении, стоял инкассатор Молодцов и плакал. Оплакивал Параню? Да нет. Молодцов - культурная личность - умел ценить высокое слово, да еще вовремя сказанное. А как нельзя более кстати напоминал репродуктор о мятежном Человеке, идущем вперед и выше. Плакал Молодцов тайком, не умел иначе. И, конечно же, слез его никто не заметил.
Зорьку Косого судили. На вопрос: "Что заставило вас совершить убийство?" - он отвечал:
– Да как же, граждане судьи, она ж меня по крайней умственной отсталости под статью пятьдесят восемь подвести могла, во враги бы народа Зорьку Косого записали! Никак не согласен! Уж лучше смертоубийство - статья сто тридцать шесть, милое дело...
За чистосердечное признание к нему снизошли - судили по статье сто тридцать шесть как убийцу, а не как презренного врага народа.
Д о к у м е н т а л ь н а я р е п л и к а.
Повально знаменитое в свое время фото - Сталин с девочкой в матроске. Подпись под ним: "Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!"