Паразитарий
Шрифт:
75
— Но за продажу оружия надо будет покарать, как за измену родине.
— Все предусмотрено. В измене родине мы обвиним Катилия и Рамаю. Конфискация их имущества даст казне два миллиарда сестерциев. Итого десять миллиардов. Если к этим десяти прибавить еще шесть, которые мы получим от еврейских погромов на правом берегу Тибра, да плюс пятнадцать миллиардов, которые даст нам побежденная Иудея, то мы, мой Владыка и Бог, выйдем из крайне затруднительного положения.
— Как оппозиция?
— Они все еще считают, что вернулись дни свободы!
— Отлично, мой Норбан. Отлично. Нам нужны такие слухи. А что говорит еврей Иосиф?
— Он выступает с речами, доказывая, что не было в Риме более умного императора. Бог и Владыка Домициан, говорит он, дал гражданам римским и всем проживающим в империи свободу и демократию, справедливость и гласность. Каждый может говорить то, что ему вздумается. Население страны получило должное количество хлеба и зрелищ, мяса и вина, хорошие законы и дисциплину, теперь остается только повиноваться и жить в покое и тишине, и у народа только две просьбы, чтобы сенаторы не слишком жирели, а сборщики податей не брали бы слишком больших взяток. При Домициане, доказывает он, на душу населения приходится слишком много часов сна, удовольствий, хлеба и вина, не как тогда, когда была демократия сената.
— А кто изнасилует весталку?
— Два грека, три еврея и четыре армянина…
— Успеют за ночь?
— Успеют, мой Бог и Владыка.
— Важно, чтобы были прямые доказательства, что насилие организовано вождями оппозиции Лигарием и Васалием. Первый — кровопийца Испанской провинции, а второй выкачал все богатства Фракии и Месопотамии. Надо подготовить сенат, чтобы они потребовали казни этих злодеев.
— Сенат настроен против них.
— И народ надо настроить.
— Триста распространителей слухов, шестьсот подстрекателей и двести пятьдесят скандалистов заброшены на базары, площади, дороги и предместья Рима — молва о злодействе сенаторов, греков и евреев мигом разнесется по всему свету. Сейчас уже слухи охватили пол-империи. Сейчас, даже если бы мы пожелали спасти Лигария, ничего бы не получилось. Он приговорен самой пророчицей Сивиллой.
Не успел Домициан проводить Норбана, как вошел министр финансов Регин.
— Какие новости, мой еврей? — спросил император.
— Творится невероятное, мой Владыка и Бог! Самые невероятные слухи ходят по Риму. Говорят о погромах на правом берегу Тибра.
— Кто распускает слухи?
— Неизвестно, мой Владыка и Бог.
— Может быть, Лигарий?
— Вполне возможно. Он всегда был юдофобом!
— Говорят, у него неплохая ювелирная мастерская…
— Прекрасная мастерская. Всю жизнь я мечтал о такой мастерской.
— Еще какие слухи, мой еврей?
— Все мечтают о диктатуре. Только она может помочь каждому сохранить жизнь.
— Еще какие слухи?
— О злодействе
— С какой целью убили?
— Говорят, настроить армию против народа.
— А о весталках ничего не говорят? — улыбнулся Домициан.
— Ничего, мой всевидящий Бог и Владыка, — робко ответил Регин.
76
Надо сказать, что не только Летона, но и другие богини протестовали против ошкуривания женщин. И, надо сказать, добились многого: по их настоянию кожу женщин прокалывали предметами, сжигали вместе с телом или закапывали в землю. Эта практика, надо сказать, сохранилась и по сей день, за что все народы благодарны Летоне и ее прекрасным подружкам.
Летона сама явилась к афинянке Лидии, а затем к римлянке Корнелии и благословила их на мученическую смерть. Особенно ее поразила весталка Корнелия, которую обвинили в осквернении храма. Как же прекрасна была тогда Корнелия! Какая нежная кожа была у нее! Как светилась кожа и какой аромат исходил от нее! Даже простые смертные, как-то: колбасник Гелий, торговец шерстью Гилон и родственник Лигария Суэций, упали в обморок, когда мельком увидели опечаленную Корнелию. Очнувшись, они решили собственными глазами посмотреть, как знатные паразиты расправляются с такими невинными созданиями, как юная Корнелия. И в теплый весенний день они направились к Аппиевой площади…
77
В теплый весенний день, когда над Римом висело ласковое нежаркое солнце, а маслины уже вовсю цвели, на Аппиевой площади в тени у разграбленного дома Лигария сидели несколько воинов, колбасник Гелий, торговец шерстью грек Гилон и дальний родственник вольноотпущенника Лигария Суэций. Они мирно беседовали, подтрунивая над воином Клавдием:
— У тебя на груди такая грязь и такая шерсть, что никаких доспехов не надо.
— Откуда могут взяться новые доспехи, когда все оружие продано парфянам.
— Кто продал?
— Известно кто. Евреи. Этот министр Регин всю страну скоро продаст, и ему ничего не будет.
— Говорят, что Лигарий сознался — это он продал оружие.
— Сознаешься, если станут тебя поджаривать на вертеле.
— Весь правый берег Тибра вырезали. Ты хоть поживился бы там, Клавдий!
— Как только греки и армяне перерезали всех евреев, мы стали наводить порядок, убирать трупы и рыть могилы. Я, конечно же, кое-что попытался унести, да не тут-то было: отняли у меня все домициановы паразиты: говорят, казна пустая!
— Что творится в империи! Ничего не пойму!
— Меня интересует только один вопрос: стихийно все это возникло или кто-то организовал? — спросил вдруг молчавший Суэций.
— А кто может организовать? Домициан в Колизее сказал: надо дать отпор оппозиции — это они устроили бесчинства и посеяли смуту!
— Подлецы! Мало им богатств, доставшихся по наследству.
— Скажи: мало они награбили! Меня от одного слова «паразит» в дрожь бросает. Кровопийцы они, а не паразиты! — это грек Гилон сказал с горькой усмешкой. — Как спастись в этом кровавом аду, вот главный вопрос.