Парча безоблачного счастья
Шрифт:
Свете нравилось это одеяло, под ним она чувствовала себя очень уютно. Однажды ей приснился сон и проснувшись она рассказала о нем Даниле:
– Весь мир превратился в твою кровать и это одеяло было небом. Людей вокруг было не очень много, но все были счастливы. А на небе не было не единого облачка, одна сплошная синева.
– А я там был?
– с интересом спросил Данила.
– Был, конечно. Ты даже подошел ко мне и спросил нравится ли мне твоя последняя картина, а сам при этом указал на небо.
– То есть на одеяло?
– Да. Ты даже дал ему, то есть ей, картине, название.
–
– Парча безоблачного счастья.
– И что было потом?
– Я не помню. Помню лишь, что мне было очень хорошо под этим одеялом.
– А сейчас тебе хорошо под ним?
– Hо я же не полностью им закрылась.
– Это можно легко поправить.
– Именно об этом я и думала.
С этими словами голова Светы скрылась под одеялом и через некоторое время уже Данила почувствовал, что ему становится хорошо под этим одеялом.
Они сидели в зале и Света обратила внимание на то, что в комнате прибрано. Она удивилась этому, так как всегда помнила, что в этой комнате был беспорядок за исключением рабочего угла. Она поинтересовалась у Данилы почему.
– У меня было целых две недели. А это очень много свободного времени. Чтобы как-то убить его, я занялся тем, до чего у меня обычно не доходили руки - убрался в комнате, покрасил двери и оконные рамы, починил замок, еще кое-что, - ответил он.
– Откуда у тебя свободное время? Ты же всегда что-то не успевал делать, - спросила она, зная ответ заранее.
– Я не рисовал, - просто сказал он.
– Из-за меня?
– Из-за тебя.
– А если бы я не пришла?
Данила промолчал, но Света заметила мелькнувшее на его лице выражение боли.
– Ты ждал меня?
– спросила она.
– А что мне оставалось делать?
Тут настал черед Светы промолчать. Она не чувствовала за собой вины, ибо в словах Данилы не было укора - он говорил так как есть, просто констатировал факт.
– Ты знал, что я приду?
– решилась Света.
– Знал.
Поздно ночью, когда они уже лежали в кровати, укрывшись синим одеялом, Данила нарушил тишину и сказал:
– Если ты надумаешь уйти в следующий раз, то больше не возвращайся.
– Ты думаешь ...
– начала Света.
– Я не знаю, - прервал он ее.
– Hо я не хочу снова ждать тебя, как недавно. Это ужасно, поверь мне. Меня словно вывернули наизнанку - я начал делать то, чего я раньше не делал и наоборот. Я перестал рисовать, зато я стал ходить по гостям. Я не читал книг, зато я смотрел телевизор. Я начал думать о тебе, хотя раньше этого не делал. Я стал собственным негативом и случилось это настолько легко, что я сам удивляюсь. Я не хочу вот так легко меняться и отказываться от того, что для меня самое главное в этой жизни. Поэтому, если ты уйдешь, то больше не возвращайся. Так я хотя бы буду знать, что мне нечего ждать и я смогу заняться собой и своими делами.
– Я не уйду, - сказала Света, едва сдерживая слезы.
Только сейчас она поняла, что за этим спокойным тоном, скрывается человек, который так же как и она мучается от боли, в причинении которой она виновата. Данила не винил ее, ему даже мысль такая не пришла в голову. Он просил ее, почти умолял, и, насколько помнила себя Света, он делал это в первый раз за два года. Данила всегда
Свете стало страшно, по-настоящему страшно за Данилу, который теперь был совсем не твердым стержнем, а хрупким тепличным цветком, который может быть прекрасным только в определенных условиях. Света невольно, одним лишь своим присутствием, меняла эти условия и Данила оказался под угрозой, которую он возможно еще сам не сознавал. Света понимала, что ей обязательно надо вернуть прежнего Данилу, доказать, что ничего не изменилось и он сможет быть собой и одновременно быть с ней без всякой угрозы. Она нашла единственный способ это сделать.
Откинув одеяло, она уселась на Данилу и начала его безумно целовать. Данила опешил от такого поворота событий, но вскоре начал отвечать ей тем же. Вскоре ласки перестали быть игрой и сквозь тонкую грань трусиков Света почувствовала, что Данила готов. Сорвав с себя последний предмет одежды, что разделял их, Света приняла Данилу внутрь и для нее мир взорвался теплыми осколками в низу живота. Она чувствовал прибой, который волнами накатывал на нее и грозил унести с собой в неведомые пучины. Света ощущала себя холстом, Данила был художником, а между ними была кисть, которая заставляла ее трепетать от удовольствия.
Данила не выдержал первым и Света почувствовала как кисть нанесла последний агонизирующий мазок, после чего художник выгнулся под ней и застыл на несколько секунд. Света чувствовала как его краски разливаются по ее нутру. Света уже собиралась слезть с Данилы, когда он ее удержал:
– Hе надо, - сказал он.
– Ты уверен?
– Да, - сказал он и Света почувствовала, что Данила все еще голоден.
Hа этот раз Данила перевернулся и Света оказалась под ним - именно то, чего она хотела. Ей было приятно видеть Данилу над собой, а себя под ним, ощущать его первенство как мужской особи перед женской. В этом было что-то сугубо естественное, природное и абсолютно невинное. Впрочем в такие моменты она себя не занимала подобными мыслями - чувства брали верх.
– Ты все еще твердый стержень, - в какой-то момент засмеялась Света.
– О чем ты?
– спросил Данила, не поняв двусмысленности слов Светы.
– Hе важно, - едва обронила она.
Волны, которые до сих пор накатывались на нее, теперь превратились в большой вал, от которого было не укрыться. Как тонущий тянет руку из воды в последней попытке спастись, так же и Света вцепилась ногтями в спину Даниле и закусила губы в попытке не потерять себе в феерии животного наслаждения.