Пардон
Шрифт:
ЖЕНА (резко поднялась, опрокинув кровать вместе с Постояльцем). Что «и»? Я спрашиваю, что «и»?!
МУЖ (обалдев). Тише, тише… Я вам скажу. Только не говорите Жене…
(И в это время раздался скрежет ключа в двери комнаты Бабушки. Оба супруга, не сговариваясь, прячутся под кровать. Невдалеке лежит сброшенный Постоялец).
БАБУШКА (входит). Почему вы на полу, mon ami?
ПОСТОЯЛЕЦ. Вы берете с меня втридорога — и не даете прикорнуть!
БАБУШКА. Я?! Вы мне
ПОСТОЯЛЕЦ. Меня это не интересует… Увольте!.. Все, все! Спать! Спать! (Залезает под одеяло).
БАБУШКА. Спите, сударь, только вот что я вам хочу сказать: вы, сухарь, mon cher. И вот что еще, мой милый. Мне вся ваша писанина — как сейчас говорится — до фени!.. Мне, pardon, до лампочки ваша писанина. Мне плевать, сударь, на всю вашу писанину, миль pardon, она меня не интересует.
ПОСТОЯЛЕЦ. Но она, простите, и не должна вас интересовать! Спокойной ночи, черт подери!..
БАБУШКА. Вы реалист, прагматик… Вас волнуют факты… А воображение, imagination? Так знайте. Это действительно так… Я не танцевала с Вахтанговым, я встречалась со Станиславским не три года, а два раза, и оба — в очереди за керосином, и то это был не Станиславский, а его горничная… С кем я действительно беседовала, так это с Мейерхольдом, да и то в автобусе… Он спросил меня: «Вы выходите, мадам?» — «Да», — только и смогла выдавить я… Этой встречи мне хватило на всю жизнь… Но воображение, mon ami, что оно вытворяло!.. Хотя это вас и не интересует… Да, меня не любил Саксаганский, он вообще так и не узнал о моем существовании, как и любой другой видный деятель театра, музыки, я уже не говорю о кинематографии… Да, мой милый, я не блистала на балах, меня не забрасывали цветами, и мужчины в первых рядах не рыдали и не кричали «браво» и даже «бис», и никогда аплодисменты не переходили в овацию, потому что их вообще не было. И все только потому, сударь, что я никогда не выходила на сцену, потому что я не актриса… Я так и не стала ею… Я не актриса… Вы довольны?
ПОСТОЯЛЕЦ. Я-то тут причем?
БАБУШКА. Да, mon ami… Не было цветов, не было прожекторов, не было tout Petersbourg. А что было? Были очереди за керосином, за песком, за мылом… Я уже не помню, за чем еще… Я помню только, что я стояла… Не меньше десяти лет отдала я очередям, из которых пять — напрасно. Мне ничего не доставалось. Да, я стояла, я растила, я готовила… Но воображение, это проклятое imagination… Разве самое восхитительное в нашей жизни, самое запоминающееся часто происходит не в нашем воображении, пусть даже действительность — это нескончаемая очередь за чем-то, чего вам всегда не хватает?! Но зачем я говорю это вам, сударь, ведь вы такой же сухарь, как и они, — моя дочь и мой зять!
(И тут переворачивается кровать, вместе с Постояльцем, из-под которой появляются МУЖ и ЖЕНА).
ЖЕНА. Что? Мы — сухари?
МУЖ. Это мы — сухари?!
БАБУШКА. Mon Dieu!
МУЖ. Отвечайте, мама…
ЖЕНА. Мы — сухари? (наступая на Маму и Постояльца).
ПОСТОЯЛЕЦ. Вон отсюда!
МУЖ и ЖЕНА (не обращая внимания). Мы, мы… сухари?
МУЖ. Мама, я — сухарь?..
ПОСТОЯЛЕЦ (плюнув).
МУЖ и ЖЕНА. Мы — сухари?!
МУЖ. Я — сухарь? Мама!!! Как вы могли?..
БАБУШКА. Право, Жорж… Я в этом ничего не вижу… Еще Станиславский говорил…
МУЖ. Прекратите!!!
ЖЕНА (переориентировавшись). Не трогай маму!.. Распутник! Как ты мог?!
МУЖ. Подожди! (Бабушке). Мы — сухари?!!
ЖЕНА (Мужу). Как ты мог?!
МУЖ (Бабушке на Жену). Она — сухарь?!!
ЖЕНА. Как ты мог?!
МУЖ. Подожди, я сейчас все выясню. (Бабушке). И это говорите нам вы?.. Прекрасно!.. Может, вы лучше нам расскажете, как танцевали мазурку с Евгением Багратионовичем?.. Помните, как вы волшебно врали про то, что убрали у Всеволода Эмильевича четвертую сцену? Помните?
БАБУШКА. Хорошо помню… Это было как раз за этим столом… Вы сидели справа от меня…
МУЖ. Помните, помните?..
БАБУШКА. Вы как раз тогда заканчивали статью, в которой громили кинематику…
МУЖ. Не кинематику, мама, а кибернетику…
БАБУШКА. Право, это не важно… Главное, что громили.
МУЖ. Как вы можете так говорить, мама, когда вы прекрасно знаете, что кибернетика — это моя страсть.
БАБУШКА. Я прекрасно помню… Я даже хорошо помню, как после одного из таких докладов вы пришли домой, сняли туфли, легли в постель, зажгли фонарик и под одеялом читали Отто Винера, сказав нам, что это «Чудесный сплав» Киршона.
ЖЕНА. Подожди, мама! Дай и мне… Как ты мог?!!
МУЖ. (Просто так) А как ты могла?
ЖЕНА (поражена. Пауза. Вдруг Бабушке). Мы — сухари?!
МУЖ (что-то почувствовал). Как ты могла, ты?!..
ЖЕНА (на Мужа). Он — сухарь?!!
МУЖ. Я верил тебе, как святой!..
ЖЕНА. Мама, как ты могла?.. Про Саксаганского?
БАБУШКА. Довольно!.. Не лезьте в мою жизнь. Он верил тебе, как святой!
ЖЕНА. Святой… А кто заначки прячет?
МУЖ (Бабушке). Честное имя Станиславского замарали…
БАБУШКА (Жене). А зачем ты у него по карманам шаришь?
ЖЕНА (Мужу). Что ты говоришь про своего лучшего друга?
МУЖ (Бабушке). Э-э… Убрала четвертую сцену… Как не стыдно врать?..
БАБУШКА (Мужу). А зачем заначки прятать?
МУЖ (Жене). Продавала поношенные колготки… До чего дойти…
ЖЕНА (Бабушке). Это ж надо — мужчины плакали, когда ты появлялась…