Паргоронские байки. Том 2

Рудазов Александр

– Ты нравишься мне, смертный, – произнесла Совита, прижимаясь к Кеннису всем телом. – Я исполню твои желания. Все, что ты назвал… и еще одно, невысказанное.

И уж она его исполнила! Подробности излишни, все мы и так понимаем, что произошло той ночью. Это был первый раз в жизни Кенниса – и этот первый раз был с Владычицей Пороков.

Но он стал и последним. Излившись в Совиту, Кеннис вызвал у нее дикий стон… а потом она впилась зубами в его горло. Тело пронзило болью, на землю хлынула кровь… та текла бурным

потоком, но он быстро начал слабеть.

И вместе с кровью из тела словно вытекало что-то еще. Что-то очень важное. Не прана, не жизненная энергия… нечто большее.

Кеннис попытался воспротивиться. Попытался бороться. Но Совита держала его мертвой хваткой – и ее нежные пальчики сжимали крепче стальных тисков.

– Ты тоже… кое-что… получишь… мой суженый!.. – простонала Совита, отрываясь от страшной трапезы. – Но только… одну… каплю!

Она куснула за палец саму себя – и капля крови демона упала на язык Кенниса. Уже умирающий, на последнем вздохе он услышал громкий хохот Совиты и ее последние слова:

– Надеюсь, тебе понравится исполнение твоих желаний!

Когда над лесом поднялось солнце, оно осветило следы ночной оргии. Трава была залита кровью, баньян словно разметало ураганом, меч Похититель Душ бесследно исчез, а на грязной земле лежал бледный труп в изодранной одежде. Кеннис был мертвее мертвого… но почему-то мог это осознавать.

Сердце не билось. Дыхания не было. Тело не слушалось. Не получалось шевельнуть даже пальцем. Кеннис не ощущал рук и ног. Он вообще ничего не ощущал.

Хотя нет. Он ощущал зуд на коже. День сегодня небывало жаркий. Кеннис родился, вырос и прожил всю жизнь в Сурении, он привык к зною… но сегодня что-то уж особенно сильно печет. И глаза режет.

Он бы давно встал и укрылся в тени, если б не был мертв. Кеннис почему-то ясно понимал – он умер, он холодный труп. То, что мысли по-прежнему роятся в голове – это какое-то недоразумение. Или козни Совиты… ох, не стоило ее призывать. С каким-то ледяным равнодушием Кеннис перебирал свои жизненные ошибки и отчетливо видел, что наделал их немало. Призыв Совиты – всего лишь последняя из них.

Интересно, как долго он здесь пролежит? Пока не сгниет? Пока его не найдут лесные падальщики? Или первым все-таки окажется случайный путник?

Нет, это вряд ли. Кеннис выбрал для ритуала самую глухую чащобу. Сюда никто никогда не забредает.

Солнце село и снова поднялось. И снова. И снова. Кеннис лежал все на том же месте. Его тело не разлагалось, и падальщики тоже его почему-то не трогали. Даже могильные черви.

Закончилась осенняя сушь и начался сезон зимних дождей. Кенниса все сильнее покрывала листва. На оскверненной кровью почве проросла новая трава и поднялись ростки молодых деревьев. Старый баньян не оправился, но его место заняли другие.

А Кеннис все лежал. Он не очень-то замечал, как бежит время. Осознавал,

что минул целый год, но ему почему-то было все равно.

Единственной мыслью, что иногда все же беспокоила, была мысль о Тварьке. Интересно, какой смертью сдох этот тупой василиск? В том, что без хозяина он сдох очень быстро, Кеннис не сомневался.

– А Тварька правда сдох? – огорчился Бельзедор. – Жаль, я к нему уже привык.

– А судьба Кенниса тебя вообще не волнует? – упрекнул Янгфанхофен. – Слушай дальше.

О том, что Тварька жив и нашел хозяина, Кеннис узнал, когда ему на грудь шлепнулась птица. Следом с довольным клекотом запрыгнул василиск и принялся рвать еще теплую тушку.

Кеннис почуял кровь. Его ноздри раздулись… раздулись?.. Он год лежал, отличаясь от обычного трупа только присутствием сознания, но теперь его оросила кровь… и в этом трупе что-то пробудилось. Пальцы шевельнулись, глаза повернулись в орбитах. Очень медленно, даже с каким-то скрипом Кеннис уселся – и Тварька гневно закричал.

Губы Кенниса медленно разомкнулись. Он попытался что-нибудь сказать, но из глотки вырвался только свист. Оказалось, что речь без дыхания – это очень сложно.

А от изорванной Тварькой птицы шел удивительно сладкий, манящий запах. Кеннис сам не понял, в какой момент схватил ее, поднес ко рту и втянул кровь… прану. Он выпил кровь, но удовольствие ему принесла прана. Он это почувствовал.

– Спхрр… спасххр… – выдавил он, усилием воли качая воздух мертвыми легкими. – Спахрсибо, Твррька…

Крови в птице было очень мало. И энергии в ней было мало. Ее хватило только на то, чтобы заставить этот труп снова двигаться – но он по-прежнему был очень слаб. Чувствуя себя немощным и больным, Кеннис поволок свою оболочку к хижине. Он надеялся, что ее никто не нашел за год.

Тварька потащился следом. Судя по тому, как он отощал, повязку ему удалось содрать далеко не сразу. Интересно, как он вообще это сумел?

Хотя… жрать захочешь – и не такое сумеешь. До этого-то Тварька мог рассчитывать только на падаль. Слепой и лишенный яда василиск… чудо, что он вообще выжил.

Кеннис взял Тварьку на руки и поплелся через лес. Тот в кои-то веки не попытался его убить. Во-первых, он тоже ослаб за этот год, а во-вторых… кажется, он перестал воспринимать Кенниса как живое существо.

Василиски стремятся превращать живое в мертвое, это заложено в их природе. К трупам они равнодушны.

Кеннис подошел к тому самому ручью, у которого двадцать лет назад встретился со старичиной Дзо. В текущей воде отразился Тварька, который мгновенно зажмурился.

Василиски инстинктивно не смотрят в воду. Иначе они гибли бы на первом же водопое.