Пари на красавицу
Шрифт:
— А ты слышал, что чужих девушек трогать нельзя?
— Чужих и не трогаю. Она теперь свободная, — парирует Илья.
Вижу удивление в глазах Воронцова. А, ну да. Он же не знает, что я с Ромой рассталась.
— Свободная? — не знал, но теперь знает. У кого-то только что появился новый смысл в жизни. — Так даже лучше. Была свободная, стала занятая. Можешь идти.
Обращаются не ко мне, но попытка — не пытка.
— Ура, — пытаюсь проскочить в тесном промежутке между парнями, однако Глеб тормозит меня вытянутой
— Не ты. Ты, — смотрит в упор на соперника.
Никто больше не чувствует? Что-то палёным запахло. А если пожар? Почему больше никто не чешется? Аллё! Срочная эвакуация! Всем немедленно выйти из здания!
— Никуда я не уйду.
Ну всё, сгорел сарай — гори и хата.
— А давайте я уйду? — снова пытаюсь вырваться, и снова неудачно.
— Проваливай, говорю.
— С удовольствием, — третья попытка сбежать не удаётся, как и первые две.
— А то что? — объект номер один уязвлён.
— Я девочек обычно не бью, но с тобой вроде как не считается, — объект номер два откровенно накрывается на конфликт. Блин, Глеб. Ну какого чёрта?
Ну реально же мартовские коты, пережравшие валерьянки. Лбами столкнулись, шипят, выпускают когти, хвосты вспушивают. Капец. Делаем ставки, дамы и господа. Делаем ставки.
— Кого ты там назвал девочкой? — объект один доходит до кипения. Сейчас у чайника сорвёт крышечку.
— А разве не девочки носят хвостики? Если до тебя ещё не дошло — она моя, — ну всё, Воронцова понесло в невиданные дебри.
— Кто это сказал?
— Я.
— Что-то не вижу клейма.
Та-а-ак!
— Эй! А ну-ка притормозили, ловеласы недоделанные! — вклиниваюсь между ними, растопыривая руки. — Вы ничё не попутали? Я вам кто, лошадь, чтобы меня клеймить? Башкой думайте, прежде чем вякать что-то. Это касается обоих! И зарубите на сопливых носах: я своя собственная! И если я больше не в отношениях, это не значит, что стала общедоступной. Так что отвалите! Задрали. Клейтесь друг к дружке! Из вас выйдет отличная пара грёбанных эгоистов!
Душу воздух пальцами, гневно вскрикиваю и, психанув, сваливаю от них. Пошли в пень. Надоели! Откуда эта мерзкая черта в парнях: решать за других? Хоть бы один додумался поинтересоваться: а чего хочу я? Думают только о себе! Лишь бы помериться причиндалами: у кого яйца круче и пипирка длиннее. Вот пускай между собой и разбираются. Захотят поубивают, захотят — засосутся в туалете. Лишь бы отстали!
Не на это я рассчитывала, когда приглашала Воронцова. А на что рассчитывала… Да ни на что. Пригласила потому что захотела. Потому что после последней встречи меня всю таращит, словно энергетиков перепила. Хочу его видеть, хочу его слышать, хочу его касаться, хочу ему нравится…
Даже, вон, вырядилась ради него. Накрасилась, блин! Чтобы понравиться. Ещё и заставила всех фотку сделать. Чтоб он наверняка заценил, если бы так
Глеб догоняет меня, когда я успеваю вернуться к осиротевше брошенному столу, зарезервированному за нами. Ребята танцуют, а закуска с пивасиком стынет. Креветосы, кальмары, сухарики. Ну разве не рай?
— Стой. Подожди. Подожди, говорю, — ловят меня за запястье.
— Что, уже намиловались? Когда свадьба, голубки? Ах, да. Простите. Забыла. Твоё сердце же уже занято блондинкой с ногами от ушей. Жаль. Вы были бы такой красивой парой.
Воронцова аж перекашивает.
— Тупая шутка.
— Фу на тебя. Не будь гомофобом. Сейчас в моде толерантность, слышал?
Смотрит на меня. Внимательно. Проницательно.
— Ты хоть понимаешь, что несёшь?
— Не всегда. А это что, прям обязательно-обязательно? Я просто раньше как-то не заморачивалась, — утаскиваю из миски креветку и, не щадя, откручиваю ей голову. — Почему ты здесь? У тебя же было какое-то супер-пупер важное дело на сегодня запланировано.
Веду себя, как сука. Сама слышу и вижу, но ничего не могу с собой поделать. Чисто бабская фишка.
— Я его отменил.
— Почему?
— Ради тебя.
О… Такими ответами он меня, блин, вечно ставит в тупик.
— И что за дело было, если не секрет? — чтобы не сталкиваться с ним взглядом расчленяю несчастную креветку дальше, дёргая её за хвост. Мамочка попалась. С икрой. Блин, даже как-то неловко. Женская солидарность и всякое такое.
— Моя помолвка.
Деликатес попадает не в то горло, вызывая приступ кашля.
— В смысле — перенёс? — хрипя, подтираю я выступившие на ресницах слёзы.
— В смысле — отменил.
В ушах начинает отбивать пульсация участившегося сердцебиения. А ещё потряхивает в накрывшем волнении.
— Что это должно значить? — на всякий случай опираюсь руками на столешницу, а то ноги как-то опасно подгибаются.
— А непонятно?
— Предпочитаю уточнять, чтобы не вводить себя в заблуждение.
— Свадьбы не будет. Мы с Дариной разбежались. Осталось сообщить об этом отцу.
Это у меня в черепной коробке сейчас салют запускается? Откуда звёздочки перед глазами?
— А как же… ваша договорённость?
— Я что-нибудь придумаю.
— Но так же неправильно… — я точно непроходимая бестолочь. Вместо того, чтобы прыгать от радости, меня подгрызает за бока совесть. Не хочу быть ответственной за возможные последствия. — А если что-то…
— Теперь мы можем с тобой, наконец, сходить на свидание? Нормальное, не дружеское? — перебивает меня его вопрос.
Он что, правда делает это всё ради того, чтобы пойти со мной на свидание? Зачем? Потому что я ему реально не безразлична? Или это такой хитрый план заставить меня развесить уши и затащить в койку?