Пари на любовь
Шрифт:
Сняв рубашку, кладу ее на стог сена и привязываю Бэкса за деревянную перекладину. Он вновь жалобно воет и смотрит на меня. Нет уж, приятель, больше я не куплюсь на невинный взгляд.
Мама права: скоро этой горе железа придет конец. Сколько бы отец ни менял детали и как бы ни следил за ним, но время берет свое. Этой машине уже почти двадцать лет, и она так же, как и все наследие Уитакеров, включающее в себя дерьмовый характер, ворох обязанностей и скамейку для службы в церкви, перешли по наследству от дедушки.
Я меняю масло, смазываю детали и перебираю двигатель. Солнце так сильно припекает в спину, что майка становится мокрой насквозь. Джинсы местами покрыты
Подхожу к амбару, чтобы перевести дух и утолить жажду. Пока я возился с двигателем, мама принесла пару сэндвичей и домашний цитрусовый лимонад. Он так нагрелся, что по вкусу кажется, будто его уже кто-то пил до меня. Отламываю маленький кусочек от сэндвича и бросаю Бэксу, но тот даже ухом не ведет, лишь лениво поглядывает на него. Что ж, я не настолько привередлив. Присаживаюсь рядом с псом и откусываю большой кусок.
Слышится хруст гравия, и на подъездную дорожку въезжает старенький пикап отца. Он останавливается чуть дальше моего и, выйдя из машины, сразу хмурится. За год, проведенный рядом с родителями, даже не помню, чтобы ворчливый старик хоть раз улыбнулся.
– Я бы и сам закончил, – он надвигает на морщинистый лоб ковбойскую шляпу.
На нем темно-синие джинсы, заправленные в начищенные до блеска ковбойские сапоги, и клетчатая рубашка, застегнутая на все пуговицы, а галстук-боло [3] затянут до самого ворота. Можно подумать, что он ездил на службу в церковь, а не на ежемесячный визит к врачу. Типичный житель южного штата.
3
Галстук-боло – это галстук, состоящий из трех компонентов: шнура, кончиков шнура и декоративной застежки.
– Не надо благодарности, – мне с трудом удается проглотить кусок, вставший посреди горла, и не выдать колкость.
Отец проходит мимо меня и, присев рядом с Бэксом, поглаживает пса за ухом. Тот оживляется, начинает махать хвостом и прыгать.
Предатель.
Но от меня не укрывается, как медленно отец опускается на корточки, слегка задержав дыхание и сдерживая стон. Перелом оставил последствия на всю жизнь. Теперь он прихрамывает, и каждое движение сопровождает боль. Не такая сильная, как раньше, но все же.
– Как съездил? – облокачиваюсь на большое колесо трактора и складываю руки на груди.
– Отлично. Им лишь бы деньги выжимать и прописывать ненужные лекарства, – сухо отвечает он, все так же игнорируя меня.
– Не думаю, что врачи делают это из собственной прихоти.
И снова молчание. Иногда из-за этого мне хочется кричать. Все наше общение с тех пор, как мне исполнилось тринадцать, свелось к молчанию, редким кивкам и чаще – к хмурым взглядам. Будто само мое существование отца напрягало, и он делал все, чтобы я держался от него подальше. Заботы о ранчо, споры о налогах и выборе пшеницы были куда предпочтительнее посещения моих соревнований, даже если они проходили поблизости от Джорджтауна.
Я научился решать свои проблемы самостоятельно в том возрасте, когда нормальные родители подвозят своих детей до школы.
– Ладно, я пойду, переоденусь. Мама наверняка уже накрыла на стол.
Несколько мгновений жду, что он поднимет голову и поговорит со мной. Посоветуется, что делать со старой техникой, или предложит
В этом нет никакого смысла.
Разворачиваюсь и направляюсь в сторону дома. Лимит нашего общения на сегодня закончен.
Позже, вечером того же дня, захожу в квартиру и сразу направляюсь к холодильнику. Достаю холодную бутылку пива, делаю большой глоток и направляюсь в спальню. Бэкс от усталости валится на свою подстилку и тут же закрывает глаза. Он весь день носился по ранчо: пугал кур, гавкал на лошадей и опять пытался залезть в палисадник. Весь ужин я слушал местные сплетни, которыми мама решила любезно поделиться. Отец перепроверил движок, который я починил, а потом развернулся и ушел в амбар, показывая, что мне и правда надо уехать.
Намек был вполне очевиден.
Я понимаю, из-за чего ввязался во все это. Из-за чего погряз в ответственности и несвойственном мне образе жизни. Но иногда хочется плюнуть, послать все к черту и уехать к океану.
Вот только так никто не делает, правда?
В кармане джинсов звонит телефон, и я нехотя вытаскиваю его. Плохое настроение пропадает в то же мгновение, стоит увидеть на экране сообщение от Рэйчел.
Забудьте, что я не выспался и у меня был дерьмовый день.
Я смеюсь. Вот она, моя малышка Дэниелс. Веселая, вздорная и заводная.
Выхожу из мессенджера и набираю Рэйчел. Мне необходимо хоть что-то хорошее за сегодняшний день. Не проходит и одного гудка, как она отвечает.
– Неужели ты в аэропорту? – саркастично спрашивает она.
– Конечно, уже захожу в самолет, – отшучиваюсь я.
Кто бы знал, как мне хочется хоть на пару дней оказаться в Лос-Анджелесе и как я близок к тому, чтобы сорваться.
Рэйчел посмеивается, а затем из динамика раздается звук плеска воды и ее визг. На заднем фоне слышится мужской смех и ее громкое ругательство.
– Я вас обоих убью! – выкрикивает она.
– Ты разве не на работе?
– Нет, – запыхавшись, отвечает Рэйч. – Я у родителей. Два моих старших братца впали в детство и решили, что будет весело облить меня водой с головы до ног.
Она фыркает и громко хлопает дверью.
Я не знаком с ее братьями, но по рассказам Рэйчел и Алекс, ее старшей сестры, Йен и Майк обожают изводить сестер, когда все собираются вместе. Хоть у кого-то есть нормальная семья, в которой принято проявлять куда больше эмоций, нежели вечный хмурый взгляд.