Парикмахер Тюрлюпэн
Шрифт:
– Странные фигуры, - сказал господин Ле-Гуш.
– С некоторых пор они постоянно попадаются на глаза. Чем-то они встревожены. Сидели бы на своих плотах и барках. Они неповоротливы, как черепахи, когда сходят на берег.
Господин Гаспар встал. И пока Тюрлюпэн чистил на нем камзол, он положил два су на столик госпожи Сабо. Потом тихо и храня обычный свой сосредоточенный вид, он вышел, отвесив поклон присутствовавшим.
Сейчас же после него ушел и кабатчик, опираясь на руку друга своего, викария. Этого мгновения ждал Тюрлюпэн, потому что хотел
Глава VIII
Тюрлюпэн приблизился к писцу парламентского советника с очень почтительным поклоном.
– Чем могу служить, сударь?
– спросил он.
– Я весь к вашим услугам.
Господин Фруассе уселся в кресло с видом мученика и объяснил Тюрлюпэну, что нужно сделать с его наружностью.
– Только поживее!
– приказал он.
– Мне здесь чертовски неудобно. Волосы справа - до уха, а слева - до плеча.
Тюрлюпэн взялся за ножницы и длинный гребень.
– К этой прическе, - сказал он, - не подходит ваша старая шапка из кроличьих шкурок. Для нее нужна широкополая шляпа с длинным пером.
Господину Фруассе очень не понравился такой совет. Он собирался носить свою старую шапку до тех пор, пока ему не подарит новой господин парламентский советник.
– Да уж ладно, - буркнул он в раздражении, - Что слышно нового?
– Нового? А и вправду есть одна новость, - шепнул ему Тюрлюпэн, только это большой секрет. Вы будете поражены, господин Фруассе, послушайте только. Одна знатная дама, из числа самых высокопоставленных, вы, может быть, догадаетесь, о ком я говорю...
– Погромче!
– сказал господин Фруассе.
– Я ни слова не слышу.
– Извольте. Так я повторю, - крикнул из другого угла комнаты господин Ле-Гуш.
– Я рассказываю госпоже Сабо о том, как в последний год царствования покойного короля мои фермеры продали молочного поросенка за семнадцать су. Нынче ровно столько же стоит курица, больше я ничего не сказал.
– Словом, герцогиня, - продолжал шепотом Тюрлюпэн.- И у нее есть от законного супруга сын, которого она скрывает от общества.
– Какое мне до этого дело?
– сказал господин Фруассе.
– Но ведь это поразительно.
– Ничего в этом нет поразительного,- заявил писец парламентского советника.
– Такие случаи бывали. Было время, когда многим вельможам опасно было иметь наследников по мужской линии. Я сам знавал одного дворянина-гугенота...
– Но этому сыну, - перебил его Тюрлюпэн, - стало известно его происхождение, и он предъявляет свои права.
– А, это меняет дело, - воскликнул писец и стал быстро прикидывать в уме, какую сумму смогут извлечь из такого процесса он и его господин.
– Это очень запутанный судебный казус. Подсуден он парламенту. И если парламент признает его права...
Тюрлюпэн, с ножницами в руке, блаженно улыбаясь, закрыл глаза. Он представлял себе пергамент с печатью из желтого воска, висящей на зеленом шелковом шнурке.
–
– Перед парламентом каждое заявление должно быть подкреплено доказательствами. Чуть только заявишь то или другое, сейчас же со всех сторон раздается: доказательства, сударь, не угодно ли представить доказательства?
– А что ему нужно сделать, чтобы добиться признания своих прав?
– Прежде всего он должен раздобыть выпись из актов о крещении, объяснил господин Фруассе.
– Это стоит денег. Затем - двух ходатаев, одного из судейского сословия, другого - из дворянского. За деньги он их найдет. Затем - готовых присягнуть свидетелей.
– Свидетелей?
– спросил придушенным голосом Тюрлюпэн.
– Как же он найдет в таком деле свидетелей?
– Если у него есть деньги, то он их сколько угодно найдет, - ответил писец.
– Это очень просто.
Чрезвычайно озабоченный, Тюрлюпэн окончил прическу. Деньги! У него их не было. Он стал соображать, какую сумму может наспех сколотить. Продать праздничный камзол - он стоит двенадцать ливров; перину; маленькое серебряное распятие. Потом - стенной ковер, тот, что у него в комнате наверху, с изображением царицы Юдифи. Но перина и ковер принадлежали не ему, а вдове Сабо.
И Тюрлюпэн сказал тихо и удрученно:
– Денег у него нет.
– Нет денег?
– разочарованно воскликнул писец.
– Отчего же вы этого сразу не сказали? Если у него нет денег, то дело его заранее проиграно.
Тюрлюпэн положил на столик ножницы и гребень.
– Он беден, - сказал он уныло, - где же ему достать деньги?
– Это его дело, а не мое, - заявил писец.
– Пять тысяч ливров, никак не меньше.
– А я думал, достаточно пряди белых волос, - прошептал совсем тихо и растерянно Тюрлюпэн.
Господин Фруассе встал и взялся за шапку. Но не ушел. Положил вдруг руку на плечо Тюрлюпэну и отвел его в угол комнаты.
– Надо ей написать, что вся тайна раскрылась, - шепнул он ему доверчиво.
– Написать? Кому написать?
– спросил Тюрлюпэн.
– Можно таким способом извлечь пользу из дела, раз вы в него посвящены.
И так как Тюрлюпэн все еще не понимал его, писец высказался яснее:
– Она должна заплатить за молчание.
– Господин Фруассе, - прошептал Тюрлюпэн, побледнев от возмущения, вы жалкий человек. Ни слова об этом, я ничего не хочу об этом больше слышать.
Писец парламентского советника сделал еще одну попытку доводами благоразумия склонить Тюрлюпэна к этому плану.
– Я вас не понимаю, - сказал он.
– Отчего вы не хотите улучшить свое положение? Какое вам дело до этой старой, тощей, расфуфыренной коровы, до этой сквалыги?
– До кого?
– крикнул Тюрлюпэн.
– До герцогини.
– О, - крикнул Тюрлюпэн, - это слишком.
Он выпрямился. Как во сне увидел он перед собою высокую осанистую фигуру своей матери, ее просветленное страданием лицо, искавшие сына глаза. Ее оскорбили.