Парикмахер

Шюнеманн Христиан

–  Летнее болото!
– Ким налила себе, как обычно, чашечку эспрессо, убавила громкость приемника и села на табурет у стойки. Склонилась над листком бумаги - какой-то квитанцией. На фоне ее темнокожего декольтированного бюста кофейная чашечка казалась еще миниатюрней. Кроме меня в «Арозе» не было ни одного посетителя, снаружи тоже. На тротуаре стояли стулья, аккуратно выстроенные в ряд. Дверь была раздвинута на всю ширину, но маркизы еще не подняты. Приемник что-то бормотал. Я тихо и мирно завтракал сдобными кренделями, прихлебывая черный

кофе.

–  Клаус-Петер поднял меня сегодня с постели какой-то странной историей, - сообщил я.

Ким водила пальцем по строчке квитанции, словно по азбуке для слепых.

–  Он рассказал мне про убийство - кажется, в редакции журнала «Мишель».

–  Убийство?
– Теперь ее внимание устремилось на меня.
– Давно у нас такого не было.

–  Но в газете об этом ни слова.

–  Раз Клаус-Петер говорит, значит, так и есть. Его сообщения всегда подтверждаются, - заявила Ким.
– Кого же убили?
– Я лишь пожал плечами.
– Ах, да! Ты ведь еще не был в своем салоне и не слышал последних сплетен.

–  Мне еще этого не хватало. Впрочем, ты права.

–  Держи меня в курсе. Не из газет же мне узнавать, кто убийца.

–  Но я ведь не инспектор криминальной полиции.

Мои брюки неприятно липли к сиденью, обтянутому искусственной кожей, и я слегка ерзал. За дверью кафе с шумом проехал мусоровоз. У меня еще было время.

–  В твоем салоне тоже затишье?
– поинтересовалась Ким.

–  Все нормально, пара моих мастеров сейчас в отпуске, так что остальные загружены почти так же, как обычно.

Два парня в футболках возились у ковша мусоросборника, потом совместными усилиями закинули на платформу пластиковый мешок с тяжелыми отходами. Загрохотал механизм, к запаху солярки добавилось что-то сладковатое. Ким направила на себя струю вентилятора и громко заявила:

–  Я бы дважды подумала, прежде чем сесть в такую жару под колпак сушки.

–  Ким, у нас в салоне нет таких колпаков, и мы не делаем химию.

Мимо, в сторону Мюллерштрассе, прошагал мужчина с хозяйственной корзинкой, кажется, сотрудник одной из дневных газет, «Зюддойче» или типа того. Не мой клиент, поэтому я все время забываю его фамилию. Мусоровоз двинулся дальше, влача за собой шум и вонь.

–  Закрывай свое заведение и поезжай куда-нибудь, - посоветовал я Ким и снова повернул вентилятор к себе.
– Ты ничего не потеряешь, сейчас разъехалась половина Глоккенбахского квартала.

–  Не получается.
– Ким покачала головой. Ее волосы неподвижно лежали ровными светлыми волнами, создавая странный контраст с темной кожей и темно-карими, бархатными глазами.
– Я пока еще не могу доверить мое кафе новенькой девчонке. Такая неловкая! Да, не спорю, она милая и надежная, но ты не поверишь, сколько раз в день она натыкается на мой табурет, а ведь он всегда стоит на одном и том же месте.

Я подумал, что табурету не место в проходе, но счел за лучшее промолчать. И пока Ким сетовала на недостатки своей помощницы,

я одним глазом успел прочесть в рубрике «Калейдоскоп», что в Ираке обнаружена самая древняя на свете парикмахерская, существовавшая еще во втором тысячелетии до нашей эры. Надо же! Вот так сохраняются некоторые вещи - несмотря на все войны и катаклизмы, тысячи лет! Я макнул солоноватый крендель в черную жидкость. Белая мякоть набухла, на корочке заблестели капли кофе. Пожалуй, древняя Месопотамия может стать выигрышной темой для моей осенней демонстрации причесок в Лондоне. Или сейчас ее не стоит затрагивать? Я решил рассказать о своих задумках Джулии, моему хореографу.

Ким впилась глазами в последний кусочек моего кренделя и о чем-то серьезно размышляла.

–  Вот на твоем месте, - заявила она, - я бы действительно уехала куда-нибудь на недельку, скажем, в Италию.

Сама Ким была родом из Камеруна, однако, как все жители Мюнхена, мечтала об Италии. Раньше она держала бар вместе с мужем, жилистым парнем из италоязычной части Швейцарии. Потом выставила его, якобы из-за того, что у бедняги неприятно пахло изо рта. Хотя сам я никогда этого не замечал. Теперь она управляет «Арозой» одна. Сюда приходят многие швейцарцы, живущие в Мюнхене.

–  А сама я полетела бы на Кубу, это точно.

–  На Кубу? С чего это вдруг?

Двумя пальцами Ким подцепила со стойки кристаллик соли.

–  Понимаешь, - вздохнула она, и ее бархатные глаза устремились куда-то вдаль, - мужчины там совсем другие.
– Она вдруг подошла к радио и включила его на полную громкость. Оттуда грянула та же самая латиноамериканская попса, которую я слышал час назад в телефоне Клауса-Петера.

3

В салоне Беату обступили Агнесс, Деннис и Керстин.

–  Александра Каспари умерла, ее убили!
– сообщила мне Беа. Моя стилистка по окраске волос явно владела информацией лучше, чем бывалый репортер Клаус-Петер.

–  Кто тебе сказал?
– спросил я. Остальные мастера потихоньку разошлись по рабочим местам.

–  Сотрудница из «Чистой косметики». Звонила десять минут назад и хотела с тобой поговорить. Том, у меня нет слов.

Ну и дела! Сначала я слышу про труп в редакции «Мишель», а теперь про Александру!

–  Возможно, какое-то недоразумение, - возразил я.
– Ведь Александра была здесь вчера вечером.

–  Ты ее красил?
– спросила Беа.

–  В платиновую блондинку, - сообщил я.
– Пришлось повозиться, зато вышло классно.

–  В платиновую? Значит, все совпадает. Пиарщица сказала…

–  Кто?

–  Ну, та сотрудница по связям с общественностью из «Чистой косметики». По ее словам, у Александры якобы были платиновые волосы.

Кому понадобилось убивать Александру? Мать-одиночку и успешную журналистку? Сама мысль об этом показалась мне нелепой.