Парили рыбы в вышине
Шрифт:
Из богов мне больше всех нравился Протей, сын Посейдона. Потому что он мог менять внешность – превращаться в кого или во что угодно. Меня это прямо-таки завораживало. А ещё меня завораживали всякие одноглазые и многоголовые чудища, с которыми приходилось сражаться доблестному Одиссею, пока он добирался домой. Тётя рассказывала мне о богах, и мало-помалу я узнала о них всё: об их коварных замыслах и о том, как вероломно они играли судьбами греков и троянцев. Выяснилось, что цари и царицы, их сыновья и дочери, мои великие герои и героини – всего-навсего марионетки в руках этих лукавых богов. В общем, любить богов было решительно не за что, вот разве
И чем больше я слушала тётиных рассказов об этих древнегреческих делах, о богах и героях, тем приятнее мне делалось от мысли, что я гречанка. Каждый раз, когда приезжала тётя Элли, я запоминала какие-то новые греческие слова и получала новые книжки – в основном про Одиссея и Итаку. Тётя выучила меня греческому алфавиту, как читать и произносить все буквы. Она выучила меня моим первым греческим словам: калимера – «доброе утро», эфхаристо – «спасибо», Эллада – Греция, авдио сас – «до свидания», калинихта – «спокойной ночи». Эти слова я снова и снова повторяла вечером в кровати, глядя на светящийся глобус и фантазируя о том, как вырасту и поеду в Грецию.
Тётя Элли неустанно твердила – даже, пожалуй, чересчур неустанно, но я не возражала:
– Твоя семья, семья твоего отца, родом с Итаки. Одиссей родом с Итаки. Помни об этом, Нанди, всегда помни. Однажды ты должна приехать на Итаку. У нас есть летучие рыбы и дельфины. О, ну и мои пчёлы, конечно. Без них мне до вас было бы не добраться. Я продаю мёд всему острову, а деньги складываю пчёлке в кошёлку. Так и копится на билет до Австралии. Кроме вас, у меня никого нет, ты же знаешь. Потратиться мне не жалко, Нанди, всё с лихвой окупается. Я ведь вижусь с тобой.
– У нас в Австралии тоже есть пчёлы, – как-то раз сообщила я в ответ. – И летучие рыбы, и дельфины.
– Ну конечно, Нанди, – согласилась тётя. – Я живу на острове, и ты живёшь на острове. Разве что Австралия чуть побольше Итаки. Но у вас точно так же море вокруг, правда? А где есть море, там есть летучие рыбы и дельфины. А где острова – там, слава богу, пчёлы, ведь что бы мы делали без пчёл? Но такого мёда, как у меня, нет на целом свете. От моего мёда я моложе и крепче.
Я, естественно, была в курсе, что пчёлы опыляют цветы и что для растений это дико важно. Но я почему-то никогда не думала об Австралии как об острове, пока тётя мне не сказала. И с тех пор Австралия для меня словно бы уменьшилась. Вот так тётины слова заставляли меня размышлять – и о мире, и о самой себе.
Итака и Зорба
В Мельбурне живёт целая община выходцев из Греции. И мы очень гордимся тем, что мы греки. Правда, говорим мы как австралийцы, ну то есть по-английски. Как настоящая гречанка по-английски разговаривает только тётя Элли. Зато мы у себя дома, когда тёти не было, иногда старались ей подражать – вести себя как греки. К примеру, болели за греческую сборную на Олимпийских играх или на чемпионатах по футболу, даже если Греция играла с Австралией или Ирландией. Мама этого не одобряла. Хорошо, что футбол её не особо интересует.
Или вот греческий салат – его мы ели часто, даже очень. Всегда с сыром фета, с помидорами, огурцами и луком. А ещё кальмары и мусака. И фрикадельки с тем самым майораном, который тётя привозила нам со своего огорода. Фрикадельки – с картошкой фри, конечно же, – это был наш кулинарный хит. И греческая музыка. Мы обожали отплясывать вокруг барбекю сиртаки – так этот танец называла тётя Элли. Он был её любимым. Мы часто танцевали сиртаки, когда
Мы любили ставить музыку Микиса Теодоракиса. Тёте очень нравилось, когда мы все вместе танцевали под его музыку, особенно под сиртаки из старого кино «Грек Зорба». В каждый её приезд мы смотрели этот фильм хотя бы раз, и тётя всегда тихонько плакала. Я тогда чувствовала, что это не от грусти, а просто тётю глубоко, очень глубоко трогают и сама музыка, и пейзаж, и Греция. Это так много для неё значит.
Глаза тёти частенько блестели – и были то слёзы радости или грусти, я никогда толком не могла понять.
«Танец Зорбы» стал моей особенной музыкой: я слушала её, когда тёти не было рядом. Сидя у себя в комнате, я закрывала глаза и представляла, будто я на побережье в Греции, на том самом побережье из фильма «Грек Зорба», и мы танцуем вместе с тётей Элли, двигаемся бок о бок, положив руки друг другу на плечи, мы обе покачиваемся в одном ритме, и я щёлкаю пальцами точь-в-точь как она. Для меня «танец Зорбы» был тётиной мелодией, поэтому я его и любила.
Но дело в том, что настоящей гречанкой я себя ощущала, только когда тётя Элли была рядом. А когда её не было, я отчаянно по ней скучала. Без неё греческий дух покидал наш дом. Иногда мы связывались с тётей в скайпе или в зуме, например в Рождество или на дни рождения, но, по её словам, с интернетом на Итаке проблемы, да и это вовсе не то, что видеться вживую. Она никогда не звонила, а мы не звонили ей. Мы все знали: тётя ненавидит телефон. Однажды она объяснила мне, что живые лица лучше голосов и ей лишь грустнее оттого, что она нас слышит и никак не может увидеть.
Правда, она присылала нам письма и открытки – очень много открыток, все с изображениями Итаки. Итака в нашем доме была повсюду: открытки ровным слоем покрывали стены моей комнаты, красовались на доске для заметок на кухне и на каминной полке в гостиной. Я частенько снимала открытку со стены и перечитывала. Не так-то это было легко: тётя старела, руки у неё всё больше дрожали и почерк становился неразборчивым. Но, держа в руках открытку и силясь прочесть тётины каракули, я всегда слышала её чудесный голос. Иногда мне чудилось, что она где-то рядом, почти что в моей комнате.
Тётя Элли мне всю жизнь казалась старой, наверное, самой старой из всех, кого я знала. Но вы бы поглядели, как она выплясывала свои греческие танцы! Она танцевала так радостно. Лучше папы, мамы, лучше их друзей. Легконогая, она словно бы парила над землёй. И каждый день она плавала в море, прямо в своём чёрном платье. Тётя всегда одевалась в чёрное: длинное чёрное платье и чёрный платок, которой она иногда давала поносить и мне. В её платке я чувствовала себя настоящей гречанкой.