Париж 100 лет спустя (Париж в XX веке)
Шрифт:
Банковский дом «Касмодаж» одним из первых перешел на бумагу из древесины; для изготовления векселей, ассигнаций и акций ее предварительно обрабатывали дубильной кислотой по Лемпфедеру, что обеспечивало защиту от воздействия химических реагентов, применявшихся фальшивомонетчиками. Поскольку число преступников росло пропорционально росту числа сделок, надо было принимать меры предосторожности.
Таков был этот банковский дом, где ворочали колоссальными делами. Юному Дюфренуа предстояло играть в нем самую скромную роль: стать первым номером обслуги счетной машины; он вступил
Чисто механическая работа для него оказалась крайне сложной: ему не удавалось разжечь в себе священный огонь, и машина довольно плохо слушалась его пальцев; его старания были напрасны, и месяц спустя он ошибался чаще, нежели в первый день, а ведь от усердия он чуть не терял рассудок.
С ним, впрочем, обращались сурово, чтобы подавить любые поползновения к независимости, равно как и артистические наклонности. У Мишеля не оставалось ни одного свободного воскресенья, ни одного вечера, который он мог бы посвятить дядюшке. Единственным утешением было втайне переписываться с ним.
Вскоре юноша впал в уныние, им овладевало отвращение; выполнять работу подручного при машине стало превыше его сил.
В конце ноября у господ Касмодажа, Бутардена-сына и кассира состоялся следующий разговор:
— Этот юноша отличается высочайшей бестолковостью, — говорил банкир.
— Любовь к истине заставляет меня согласиться с этим, — отзывался кассир.
— Он — то, что когда-то именовалось артистом, — подхватывал Атаназ, — и кого мы теперь называем сумасбродом.
— В его руках машина становится опасным орудием, — продолжал банкир, — он нам преподносит сложение вместо вычитания и ни разу не сподобился подсчитать хотя бы пятнадцатипроцентный доход!
— Просто убого, — вторил кузен.
— Но где же занять его? — спросил кассир.
— Читать он умеет? — осведомился г-н Касмодаж.
— Можно предположить, — ответил Атаназ не без сомнения.
— Может быть, использовать его при Главной Книге? Он бы диктовал Кенсоннасу, тот требует подмоги.
— Вы правы, — заметил кузен, — диктовать — максимум, на что он способен, так как у него отвратительный почерк.
— Подумать только, и это в наше время, когда все пишут красиво, — откликнулся кассир.
— Если он не справится с новой работой, — сказал г-н Касмодаж, — он будет годен лишь на то, чтобы подметать помещения!
— И то еще, — обронил кузен.
— Позовите его, — велел банкир. Мишель предстал перед грозным триумвиратом.
— Месье Дюфренуа, — обратился к нему глава банкирского дома, скривив губы в самой презрительной улыбке, на какую только был способен, — ваша вопиющая непригодность вынуждает нас освободить вас от управления машиной № 4; получаемые вами результаты являются неизменной причиной ошибок в наших книгах, это не может продолжаться.
— Я сожалею, месье… — холодно ответил Мишель.
— Ваши сожаления никому не нужны, — жестко оборвал его банкир, — отныне вы будете приданы Главной Книге. Меня заверили, что вы умеете читать. Вы будете диктовать.
Мишель не проронил в ответ ни слова. Какая была ему разница! Главная Книга или Машина, одно стоило другого! Так что он откланялся, предварительно
— Завтра, — ответил Атаназ, — месье Кенсоннас будет предупрежден.
Наш молодой человек покинул контору, размышляя не о новой работе, а об этом Кенсоннасе, [29] одно имя которого наводило на него страх. Что мог представлять собой этот человек? Какой-нибудь тип, постаревший на переписывании статей Главной Книги, он, наверное, добрых лет шестьдесят занимался подведением баланса текущих счетов, лихорадочно подбивая сальдо и исступленно погашая записи. Одному лишь удивлялся Мишель — что бухгалтера еще не заменили машиной.
И все же он по-настоящему обрадовался, что может расстаться со своей счетной машиной; он гордился тем, что плохо управлял ею; ее сходство с фортепьяно было фальшивым, и это претило юноше.
29
Нечто вроде «квинтозвучащий».
Закрывшись в своей комнате и погрузившись в размышления, Мишель не заметил, как настала ночь; он лег, но не мог уснуть, 6 его воспаленном мозгу рождались кошмары. Главная Книга вырастала до фантастических размеров; то ему виделось, что он — иссушенный лист из гербария, зажатый меж белых листов Книги, то он ощущал себя пленником переплета, грозившего раздавить юношу под тяжестью медных оков.
Он приподнялся во власти сильного возбуждения, непреодолимого желания взглянуть на этот чудовищный механизм.
— Конечно, это ребячество, — сказал он сам себе, — но, по крайней мере, все станет ясным.
Он спрыгнул с постели, открыл дверь и, ощупью, спотыкаясь, вытянув руки, моргая в темноте, отважно отправился в конторские помещения. [30]
В просторных залах было темно и тихо, а ведь днем их заполнял тот характерный для банков шум, что складывается из громыхания высыпаемого из мешков серебра, перезвона золотых монет, шуршания банкнот, скрипа перьев по бумаге. Мишель двигался наудачу, теряясь в этом лабиринте; не будучи по-настоящему уверен в местонахождении Главной Книги, он все-таки продвигался. Ему пришлось пройти через машинный зал, он различал в темноте счетные машины.
30
В начале главы автор помещает банковские залы в другое здание.
— Они спят, — подумал юноша, — они не считают!
И он продолжил свою рекогносцировку, свернув в зал, где были расположены гигантские кассы, то и дело наталкиваясь на них.
Вдруг он почувствовал, что почва уходит у него из-под ног, раздался жуткий грохот; двери залов с лязгом закрылись; засовы и задвижки мигом упали в свои пазы; оглушительно заревели спрятанные в карнизах сирены; все залы внезапно залились светом, в то время как Мишель продолжал скользить вниз, будто проваливался в какую-то бездонную пропасть.