Париж
Шрифт:
Однако правоведение не казалось подростку интересным. Он ведь был потомком рыцарей-крестоносцев и героя Роланда, а потому считал, что судьба должна уготовить ему более благородное предназначение.
– А что ты скажешь о военном деле? – несколько раз спрашивал он отца.
По какой-то причине виконт не советовал сыну идти в армию.
– Конечно, сам я был военным, – говорил он в таких случаях, – пока не решил уйти в отставку. Но для тебя я бы не хотел такой карьеры.
От дальнейших объяснений он воздерживался. И отец Ксавье тоже не давал конкретных советов.
– Желаешь ли ты служить нашему Господу? – мягко спрашивал он Роланда.
– Да, отец.
Роланд действительно хотел
– Тогда тебе не о чем беспокоиться, – уверял его священник. – Если ты посвятишь себя Богу, Он укажет тебе правильный путь. – Отец Ксавье улыбнулся. – Я знаю, Роланд: ты хочешь делать добро, и это похвально. Твоя мать была бы довольна.
– Иногда она снится мне, – признался мальчик. – Может быть, она подскажет, что делать.
– Возможно. Но будь осторожен, – наставлял его отец Ксавье. – Не пристало тебе выбирать, каким способом Господь даст тебе знать о своих намерениях. Он сам решит, как это сделать, и это может быть нечто совсем неожиданное.
Расставшись на улице со своими школьными друзьями, Роланд неосознанно прибавил шагу. Предстоящее ему дело не обещало ничего приятного, и он надеялся покончить с ним как можно быстрее. Ведь он шел смотреть нечто ужасное.
Роланд был добросовестным учеником. Это не было врожденным свойством – часто ему не хотелось заниматься учебой. Только из-за матери он мог заставить себя работать. «Пообещай мне, Роланд, что постараешься быть лучшим в школе» – такими были почти последние ее слова. И к чести мальчика, данное матери обещание он держал. В его классе были ученики умнее его, но благодаря усердию он добивался результатов, которые лишь немного недотягивали до лучших.
А сегодня утром на уроке истории учитель спросил, кто ходил смотреть на то кощунство. Роланд оказался единственным, кто не поднял руки, и тогда же решил, что сходит и посмотрит. Тем более что это совсем недалеко.
Если по улице Гренель идти от бульвара Сен-Жермен на запад, то примерно через километр она выведет на широкую зеленую эспланаду, упирающуюся северным краем в реку. Роланд вышел на середину площади и повернул налево – цель его путешествия была прямо перед ним.
Необъятных размеров дом призрения для старых солдат, известный как Дом инвалидов, занимал огромное пространство на бывшей равнине Гренель. Его начал строить в XVII веке Людовик XIV – в строгом классическом стиле, соответствующем назначению комплекса, но в его глубине воздвигли пышный собор с позолоченным куполом по аналогии с собором Святого Петра в Риме. Если встать спиной к холодным, суровым фасадам Дома инвалидов, то можно окинуть взглядом длинную вереницу плацев и даже различить на другом берегу Сены деревья Елисейских Полей. В комплексе также размещался артиллерийский музей, но Роланд пришел сюда не для того, чтобы рассматривать оружие. Войдя в первый внутренний двор, он направился прямо к собору.
Там, глядя на то безобразие, что было внутри, он понял, что имел в виду его учитель, когда говорил:
– Храм осквернили.
Квадратная в основании церковь. Четыре капеллы по углам формируют между собой крест. Над центром креста – купол. Классическая схема для христианской традиции, от ортодоксальной России до католической Испании.
Но теперь в церкви не осталось ничего христианского. Крипту расположили не внизу, а под самым куполом, и смотреть на нее полагалось с круговой галереи. Двенадцать колонн победы окружали эту языческую гробницу, а в ее центре, на массивном пьедестале зеленого гранита, покоился чудовищный саркофаг из полированного красного порфира, разбухший от имперского тщеславия.
Мавзолей Наполеона, сына революции, победителя
– Вульгарная гробница, – говорил учитель, – позорный, языческий памятник. Склеп Наполеона – оскорбление католической Франции.
– Но разве это не правда, что император Наполеон поддерживал Церковь? – спросил кто-то из учеников.
– Поддерживал, но только как оппортунист. Только чтобы заполучить симпатию истинно верующих, которые не понимали, что в действительности он ни во что не верит и насмехается над ними за спиной. Когда Наполеон был в Египте, он поддерживал последователей пророка. «Если бы у меня было королевство евреев, – заявлял Наполеон, – я бы перестроил храм Соломона». – Учитель истории мог долго говорить на эту тему. – Есть немало неоспоримых доказательств нечестивости этого гнусного человека, но достаточно вспомнить одно: как во время своей коронации Наполеон вырвал корону из рук папы римского и сам водрузил себе на голову.
Рядом с Роландом вдруг возник какой-то старик и отвлек его от размышлений. Подобно мальчику, он приблизился к парапету галереи и опустил взгляд к красному саркофагу, но на этом сходство в их действиях заканчивалось. Пожилой мужчина вел себя так странно, что показался Роланду более интересным, чем усыпальница императора. Он был стар, но определить его возраст более точно не удавалось. Волосы странного посетителя были белыми как снег, а рот скрывался под моржовыми усами. Прозрачность кожи тоже свидетельствовала о долгой жизни. Но в мужчине было почти два метра роста, и держался он прямо, как солдат на параде. Роланд потом догадался, что старик действительно вытянулся по стойке «смирно», словно император был жив и обходил строй. Старый солдат был так поглощен своим делом, что не замечал ничего вокруг.
Рассматривать человека в упор было бы некрасиво, и Роланд сделал вид, будто восхищается росписью купола, а сам продолжал наблюдать за стариком. Простояв минут пять без движения, тот наконец отдал гробнице честь и повернулся, очевидно намереваясь уйти. И только тогда заметил рядом подростка.
– Молодой человек, – спросил он резким тоном, как сержант, обращающийся к новобранцу, – на что вы уставились?
– Простите, месье. – Роланд встретил взгляд голубых глаз – гордых, но не злобных. – Я не хотел быть невежливым. Просто меня удивило то, что вы отдали честь.
– А как же иначе? Я отдал честь императору. И так должны поступать все, кто помнит славу Франции.
La Gloire. Многие нации познали славу на протяжении своей истории, но никто не ощущал ее так остро, как народ Франции: монархисты прославляли короля-солнце, республиканцы – революцию, солдаты – великие победы императора Наполеона.
– Вы солдат? – осмелился спросить Роланд.
– Был когда-то. Как и мой отец до меня. Он служил в Старой Гвардии.
– Значит, ваш отец знал императора?
– Да. И я тоже. Мой отец выжил в отступлении из-под Москвы. И когда император вернулся для последней великой битвы и призвал всю Францию помочь ему, отец откликнулся, и я пошел воевать вместе с ним, хотя был тогда не старше тебя. Мать возражала. Она боялась потерять меня. Но отец сказал: «Пусть лучше мой сын погибнет, чем откажется сражаться за честь Франции». Вот так вышло, что я воевал вместе с отцом.
– И вы не погибли.
– Нет. Свою жизнь за Францию отдал мой отец. При Ватерлоо, в последней битве императора. Я был рядом с ним. – Старик помолчал. – И с тех самых пор в годовщину рождения моего отца я отдаю честь ему, императору и Франции. Я делаю так уже семьдесят два года, а в последние двадцать шесть лет, после того как сюда поместили этот саркофаг, делаю это здесь, в Доме инвалидов.