Парижане и провинциалы
Шрифт:
Эти последние слова произвели переворот в мыслях г-на Пелюша, чье тщеславие, исключительно внешнее, никогда не затрагивало его чувств; голова торговца цветами склонилась на грудь, лоб нахмурился, две крупные слезы навернулись на его глазах и медленно скатились по щекам; одновременно с этим пожатие его руки, все еще державшей руку Мадлена, стало крепче; он наклонился к своему другу и, уступая волнению, бросился ему на шею и расцеловал его с небывалым жаром.
Тем временем в зарослях показались новые лица, прибывшие на место происшествия. Это были Камилла и Анри в сопровождении нескольких крестьян и слуг замка.
Анри поддерживал
Как только девушка увидела г-на Пелюша, силы, почерпнутые ею в нервном перевозбуждении, покинули ее, дрожавшие колени подогнулись, она пошатнулась и упала бы, не окажись рядом Анри, подхватившего ее. Она могла лишь протянуть руки, вскричав:
— Отец! Отец!..
При звуках этого голоса г-н Пелюш оставил своего друга и подбежал к дочери; он прижал ее к груди, покрывая ее лицо поцелуями и орошая его слезами.
— А, как замечательно вновь увидеть, вновь обрести свое дитя! — вскричал он. — Боже мой! Неужели ты был бы так жесток, что разлучил бы меня до срока с той, которую я столь нежно люблю? Вот, вот, вот! — продолжал он, сопровождая каждое это слово звучным поцелуем. — Однако тебе надо прежде поблагодарить Мадлена! Если бы не он, ты была бы здесь, но я не узнал бы тебя, не услышал бы тебя, не смог бы обнять и расцеловать тебя, а ведь это так чертовски приятно!
Услышав эти слова отца, девушка оставила его, чтобы броситься на шею крестному.
— О! Будь спокойна, — продолжал г-н Пелюш, — будь спокойна, Камилла, мы не из тех, кто забывает услугу. Впрочем, могу ли я ее забыть? Всякий раз, когда твои губы прикоснуться к моему лбу, всякий раз, когда твой голос заставит трепетать мое сердце, я скажу себе: «Это Мадлену я обязан этим счастьем». Да, моя жизнь принадлежит ему, так как я ему обязан больше, чем жизнью! И если он попросит у меня мой магазин, мое состояние, все-все, я ему отдам все, за исключением, быть может, моего креста Почетного легиона, который, впрочем, ни на что ему не пригодится, ведь это личная награда.
И Камилла из объятий Мадлена вновь перешла в объятия отца.
Все, кто присутствовал при этой сцене, на время забыли о маленьких странностях г-на Пелюша и разделили с ним его волнение.
Но он был не таким человеком, чтобы надолго оставить их под этим впечатлением.
— Ты не видела моего кабана, доченька? — вскричал он, беря ее за руку и подводя к тому месту, где покоилась его, как он считал, жертва. — Подойди и посмотри. О! Такие встречаются не каждый день не только на улице Бур-л'Аббе, но и в лесу Вути! Какая огромная туша! И несмотря на свои размеры, он в десять раз проворнее косули! Смотри, вот пуля Мадлена, отличный выстрел, не так ли? Но моя угодила точно под лопатку, именно в то место, куда мне указали. Ты согласишься, что не моя вина, если он сразу не упал! Но это не имеет значения, ведь он не избежал смерти.
— Простите! Простите! — вмешался Жюль Кретон, вот уже несколько минут осматривавший все окрестные деревья и обнаруживший на коре одного из них следы совершенно свежих повреждений. — Если вы
Мадлен повелительным знаком велел Жюлю Кретону замолчать, и г-н Пелюш, который слишком увлекся, снисходительно выслушивая комплименты Анри, не обратил внимания на это замечание.
— Да, — отвечал он Анри с теплотою, мало согласовывавшейся с его неприязнью к этому дворянину. — Да, решительно охота на редкость приятное развлечение; она подобна войне: даже я, имеющий некоторый опыт сражений, никогда еще не подвергался такой серьезной опасности, как сегодня. Однако Мадлен прав, надо быть осторожным, очень осторожным!
Господин Пелюш мог бы долго продолжать в том же духе, если бы Мадлен не напомнил ему, что день близится к концу и пора возвращаться домой.
Как истинный храбрец, владелец «Королевы цветов» отказался от перевязки, но героизм г-на Пелюша не зашел настолько далеко, чтобы он воспротивился сесть в коляску Анри и в ней вернуться в деревню.
XXVII. ДВОЙНАЯ ИСПОВЕДЬ
На следующий день Мадлен, следуя своей привычке, встал на рассвете; спускаясь по лестнице, он старался не шуметь, понимая, что волнения и напряжение предыдущего дня сделали отдых необходимым как для самого г-на Пелюша, так и для его дочери.
Едва светало; пурпурные полосы на небосклоне с трудом рассеивали сумрак, еще окутывающий землю, и в ту минуту, когда Мадлен, с бесконечными предосторожностями открыв дверь, выскользнул на крыльцо, ему показалось, будто какая-то тень мелькнула от дома к саду и растворилась среди деревьев.
Сильно заинтригованный этим неожиданным явлением, он бросился по стопам незнакомца.
Однако Мадлен раньше всех встал с постели вовсе не ради того, чтобы приветствовать дневное светило или послушать утреннее песнопение птиц. Охота почти целиком поглощала все его дни с утра до вечера, и работать в своем маленьком саду ему приходилось в самые ранние часы, вот почему на ногах у Мадлена были сабо, затруднявшие его ходьбу и не оставлявшие ни малейшей возможности догнать беглеца, который, напротив, бежал с юношеской легкостью.
Тем не менее, несмотря на это преимущество убегавшего, Мадлен видел его с достаточно близкого расстояния, чтобы быть твердо уверенным в том, что он имеет дело не с призраком, а с человеком.
Человек этот промчался мимо прохода, ведущего в парк, купы деревьев которого предоставляли ему многочисленные укрытия, и, с какой-то нарочитой решимостью преодолев живую изгородь, двинулся в совершенно противоположном направлении, идущем в сторону поля.
Этот маневр заставил Мадлена задуматься; внезапно остановившись, он вернулся назад, вошел в парк, направился к замку и, взяв один из железных стульев, стоявших на лужайке, спокойно сел, предусмотрительно, однако, укрывшись за двумя кадками с гигантскими апельсиновыми деревьями.
Он не прождал и десяти минут, как увидел черный силуэт беглеца, показавшийся на неясном фоне утреннего тумана. Этот силуэт приблизился, и вскоре Мадлен узнал в посетителе, за которым он гонялся, своего крестника.
Как только Анри поставил ногу на первую ступеньку крыльца, бывший торговец игрушками вышел из своей засады и окликнул его.
— Ты вышел на прогулку чересчур рано, мой мальчик.
— В этот час равнина смотрится прекраснее всего, не правда ли? — ответил Анри в некотором замешательстве.