Парижские соблазны
Шрифт:
Гардения долго стояла, глядя на нее.
– Бедная тетя Лили, – сказала она вслух и в то же время подумала, что в глубине души понимает ее.
Это было большим грехом – лишить себя жизни, но после того, как у нее не осталось ни красоты, ни денег, ни возлюбленного, герцогиню ждали впереди одни страдания. Она невыносимо мучилась бы от нищеты, от того, что больше не может привлекать к себе внимание мужчин – кем бы они ни были. По ее понятиям, она приняла единственное разумное решение, и Гардения, хотя и чувствовала глубокую печаль, все же не могла плакать.
Очень тихо она подошла к окну
«Я помолюсь», – сказала про себя Гардения.
Она сняла шляпку с вуалью и опустилась на колени возле тетушкиной кровати. Ни одна из молитв, которым ее учили в детстве, как-то не подходила к случаю. Поэтому она своими словами попросила бога, чтобы он понял и простил.
Немного успокоившись, она поднялась с колен. Только теперь она осознала, насколько она одинока. Тетушка была мертва, и ей ничего не оставалось, как только вернуться в Англию и попытаться найти работу, чтобы не умереть с голоду.
Она стояла, глядя на герцогиню. Морщины на ее лице разгладились, и тетя Лили казалась молодой и необычайно красивой.
Гардения почувствовала, как слезы подступили к ее глазам, но она сказала себе, что не должна давать им волю, ей столько всего нужно сделать. Она увидела, что маленькая серая книжка, которую она выкрала у барона, лежит на одеяле, и подняла ее. Ничто принадлежащее барону не должно теперь находиться рядом с ее тетушкой. Он был настоящим убийцей, все равно как если бы застрелил ее собственной рукой, и она надеялась, что, когда о смерти ее тетушки будет объявлено, он поймет, что это его вина.
С яростью, потому что ей была ненавистна одна лишь мысль о нем, Гардения распахнула двери в гостиную. Комната была залита солнечным светом, и после полумрака спальни ей было трудно что-либо разглядеть. Потом она заметила, что в комнате находится мужчина, который стоит у окна и смотрит на море.
На мгновение ей почудилось, будто это барон, затем что-то в его осанке показалось ей до боли знакомым, и пламя охватило ее. Она словно внезапно вернулась к жизни.
– Гардения!
Он отвернулся от окна и быстро приблизился к ней.
– Лорд… лорд Харткорт! – проговорила она почти шепотом.
– Поезд опоздал, – сказал он, – и мне сказали, что тебя нет дома. Я ждал твоего возвращения.
– Вы пришли, чтобы увидеться со мной?
Ее глаза не отрывались от его лица. Было ли это ее воображением или игрой света, но ей показалось, что он смотрит на нее с таким выражением, что сердце стало бешено колотиться у нее в груди.
Он взял ее правую руку и поднес ледяные пальчики к губам.
– Любовь моя! – сказал он. – Я приехал, чтобы просить тебя оказать мне честь и согласиться стать мой женой.
– Ох, нет, нет! – Словно издалека она услышала свой собственный возглас, а затем, почувствовав, что он выпустил ее руку, неверными шагами отошла к дивану и вцепилась в спинку.
– Ты не простила меня, – сказал лорд Харткорт. – Я тебя не виню. Я готов убить себя за собственную
– Нет, – сказала Гардения. – Я не об этом. Я просто не понимала тогда.
– Потом мне все стало ясно, – тихо проговорил лорд Харткорт. – Я был слеп и глуп. Ты, наверное, сочла меня последним негодяем. Прости меня, Гардения. Если ты согласишься стать моей женой, я буду самым счастливым человеком на свете!
– Нет, остановись! – взмолилась Гардения. – Я хочу сначала сказать тебе кое-что. Выслушай меня, пожалуйста.
– Конечно, любимая, – ответил он. – Я готов выслушать все, что ты мне скажешь.
Гардения уронила маленькую серую книжку на мягкие подушки дивана. Внезапно она утратила всю свою важность. Лишь много позже она узнала, какой удар нанесла немецкой гордости и секретной дипломатии.
– Я хочу сказать тебе, – начала она дрогнувшим голосом, – что лишь после того, как я покинула Париж, я поняла, насколько была слепа, глупа и наивна. Видишь ли, меня воспитывали очень просто. Я не понимала, что можно быть герцогиней и в то же время принадлежать к полусвету. Лишь после того, как я об этом узнала и она мне все рассказала о своей жизни, я поняла, чего именно ждали от меня и ты… и мистер Каннингэм.
Лорд Харткорт открыл было рот, но она жестом остановила его.
– Конечно, именно это ты и думал, – настаивала она. – Просто я не понимала. Поэтому все, что ты говорил и делал, вызывало у меня недоумение, и когда ты поцеловал меня… – Ее голос снова дрогнул, но она продолжала: – Я поняла, что люблю тебя… и я, естественно, решила, что мы поженимся… и всегда будем вместе.
– Так и должно было быть, – взволнованно сказал лорд Харткорт.
– Мне стало все ясно лишь тогда, в ресторане, – сказала Гардения, – и когда я спросила тебя, собираешься ли ты жениться на мне и ты ответил, что нет, мне показалось, что мир рухнул. Я чувствовала себя униженной, я испытывала глубокий стыд и отчасти отвращение ко всему происшедшему.
– Родная моя, прости меня, – пробормотал лорд Харткорт.
– Нет, позволь, я раньше закончу, – сказала Гардения. – Потом я много об этом думала. Я знаю теперь, что тетя Лили сделала со своей жизнью и отчасти с моей, потому что я ее племянница. Поэтому я… я решила, что, если я еще когда-нибудь увижу тебя… и если ты все еще будешь во мне заинтересован… я приду к тебе… и буду жить с тобой… потому что я люблю тебя… потому что теперь я поняла, что лучше испытать хоть немного счастья в жизни, чем не иметь его вовсе.
Последовала пауза, затем лорд Харткорт со сдавленным восклицанием опустился на одно колено, схватил подол платья Гардении и поднес его к своим губам.
– Вот как я отношусь к тебе, – хриплым от волнения голосом сказал он. – Моя глупая, смешная, очаровательная возлюбленная! Я недостоин целовать землю, по которой ты ступаешь! Нет, Гардения! Неужели ты можешь думать, что ты нужна мне лишь как любовница? Я полагал, что это так. Я был глуп, самоуверен, высокомерен и самодоволен, я был круглым идиотом, потому что не понимал, что мне предлагали то, о чем может лишь мечтать каждый мужчина, – искреннюю и настоящую любовь невинной, доверчивой и совершенно не испорченной светом женщины!