Парижские тайны. Том II
Шрифт:
— Ах, господин Родольф! — воскликнула девушка, обливаясь слезами и протягивая принцу письмо Жермена. — Мне так больно от этих его слов. Добрый Жермен! Он еще заботится о моем будущем! Ах, господи! Какое же у него чуткое сердце, какая прекрасная душа!
— Да, он достойный и славный молодой человек! — подхватил с волнением Родольф. — Но успокойтесь, дитя мое: благодарение богу, Жермен не умер; а это заранее составленное им завещание зато помогло вам узнать, как сильно он вас любил и любит…
— Подумать только, господин Родольф, — продолжала Хохотушка, вытирая слезы, — а я — то об этом и не догадывалась! В начале нашего знакомства мои соседи — господин Жиродо и господин Кабрион —
— И, по правде сказать, вас… немного удивляло, что он этого не говорил?
— Да, господин Родольф, я думала, все дело в том, что он постоянно грустит…
— И немного сердились на то, что он всегда такой грустный?
— Да, то был его единственный недостаток, — простодушно призналась гризетка, — но теперь-то я его прощаю… Теперь я даже сержусь на себя за то, что упрекала его в этом.
— Ну понятно: ведь вы теперь знаете, что, к несчастью, у него было много причин для печали, а потом… вы ведь сейчас уже понимаете, что, несмотря на его постоянную грусть… он вас по-настоящему любил, не так ли? — спросил Родольф, улыбаясь.
— Это правда… когда тебя любит такой славный малый, ведь это очень лестно… не правда ли, господин Родольф?
— И в один прекрасный день вы, быть может, разделите его чувство.
— Конечно, все может статься, господин Родольф! Мне так жаль бедного Жермена. Я мысленно ставлю себя на его место… Если в ту минуту, когда бы я чувствовала себя всеми забытой и заброшенной, всеми презираемой, какой-нибудь настоящий друг выказал бы ко мне еще большую нежность, чем я ожидала, я была бы так счастлива! — Немного помолчав, девушка со вздохом прибавила: — Но, с другой стороны, мы ведь оба… люди бедные, и полюбить друг друга было бы, пожалуй, для нас неразумно. Знаете, господин Родольф, пока я не хочу об этом думать, возможно, я и обманываюсь в своем чувстве; но одно я скажу наверняка: до тех пор, пока Жермен останется в тюрьме, я буду делать для него все, что смогу. Ну, а когда он выйдет на волю, у нас будет достаточно времени понять, что я к нему испытываю: любовь или только дружбу; и если это любовь, ничего не поделаешь, сосед… стало быть, между нами будет любовь… Но сейчас мысль об этом будет мне только мешать, я не буду знать, как себя вести… Однако уже темнеет, господин Родольф, соберите, пожалуйста, все бумаги, а я тем временем приготовлю для него немного белья. Ах, я и забыла про мешочек, где лежит оранжевая косыночка, которую я подарила Жермену. Он, должно быть, в ящике. Да, вот он! Поглядите, до чего красивый, с вышивкой! Бедный Жермен, он хранил мою косыночку, точно святыню какую! Я хорошо помню тот день, когда в последний раз ее надевала, а потом подарила ему… Он был до того рад, до того рад!..
В эту минуту в дверь постучали.
— Кто там? — спросил Родольф.
— Мне бы надо потолковать с мадамой Матье, — послышался в ответ высокий и хриплый голос, причем по произношению было понятно, что голос этот принадлежит простолюдину.
Как помнит читатель, г-жа Матье была посредницей ювелира.
Характерные интонации говорившего пробудили какие-то смутные воспоминания у Родольфа. Желая во всем этом разобраться,
Да, то был Крючок — мнимый кучер фиакра, который вез Грамотея и Сычиху по изрытой ухабами дороге в Букеваль, Крючок, убивший мужа злополучной молочницы, которая натравила на Певунью работников фермы в Арнувиле.
То ли негодяй позабыл черты лица Родольфа, которого он только раз мельком видел в кабаке Людоедки, или то обстоятельство, что Родольф был теперь одет по-другому, помешало Крючку узнать победителя Поножовщика, но он не выразил ни малейшего удивления, увидев его.
— Что вам угодно? — спросил Родольф.
— Да, тут вот письмо для мадамы Матье… Я должен передать ей в собственные руки, — ответил Крючок.
— Она тут не живет, ее квартира напротив.
— Спасибо, сударь, мне сказали, что ее дверь налево, стало быть, я ошибся.
Родольф не помнил имени посредницы, хотя о ней дважды упоминал при нем гранильщик Морель. Поэтому у него не было никакого резона заинтересоваться женщиной, к которой Крючок явился с письмом. Тем не менее, хотя принц ничего не знал о преступлениях этого злодея, лицо проходимца выдавало столь порочный нрав, что Родольф остался на пороге, желая узнать, что это за особа, которой Крючок принес письмо.
Едва Крючок постучал в дверь, расположенную прямо напротив жилища Жермена, дверь эта приотворилась, и г-жа Матье, толстая бабища лет пятидесяти на вид, показалась в проеме со свечою в руках.
— Вы и есть мадама Матье? — спросил Крючок.
— Да, это я.
— Вам тут письмо, и нужен ответ…
С этими словами злодей шагнул было вперед, чтобы войти в квартиру; однако она жестом приказала ему остановиться, распечатала письмо, по-прежнему держа свечу в руке, прочла его и ответила с довольным видом:
— Передайте, что я согласна, милейший, приду и прихвачу с собой то, о чем просят. Буду в то же время, что и в прошлый раз. Передайте от меня привет… той даме…
— Ладно, сударыня… Не забудьте только, что мне полагаются чаевые…
— Ну, об этом попроси тех, кто тебя прислал, они побогаче меня.
И торговка захлопнула дверь.
Убедившись, что Крючок спускается по лестнице, Родольф вернулся в комнату Жермена.
Злоумышленник застал на бульваре человека с отвратительной и свирепой физиономией: тот ждал его у какой-то лавки.
Хотя прохожие могли услышать их разговор, правда, ничего в нем толком не поняв, Крючок был так доволен, что не удержался и сказал своему приятелю:
— Пойдем-ка тяпнем купоросу, Николя: хряпка влипла вглухую… она пришлендает к Сычихе, и тетка Марсиаль пособит нам выпотрошить из нее сиротские погремушки, а потом мы закинем жмурик в твою лайбу! [1]
— Ну, в таком разе смываемся: [2] мне надо быть в Аньере пораньше; боюсь, что мой братец Марсиаль что-то пронюхал.
1
Пойдем выпьем водочки, Николя; старуха угодила в смертельную западню… она придет к Сычихе, и тетка Марсиаль поможет нам отнять у нее драгоценные камни, а потом мы снесем труп в твою лодку.
2
Бежим.