Парижские тайны
Шрифт:
Итак, смертная казнь, являющаяся его единственной целью, будет в этом отношении справедливо заменена.
Ибо общество убивает не во имя возмездия.
Оно убивает не для того, чтобы заставить страдать, — из всех видов наказаний общество избирает наименее мучительное [136] .
Оно убивает во имя собственной безопасности.
Разве нужно бояться ослепленного узника?
Наконец, вечная изоляция, смягченная общением с честными, набожными людьми, которые посвятят себя этой исцеляющей миссии, позволит
136
Мой отец, доктор Жан-Жозеф Сю, придерживался противоположного мнения; в опубликованных им содержательных наблюдениях он доказывает, что мозг после отсечения головы продолжает в течение некоторого времени функционировать. Эта вероятность заставляет содрогаться от ужаса.
Шум и громкие радостные возгласы арестантов, совершавших прогулку по тюремному двору, прервали сговор. Николя вскочил и направился к дверям узнать причину непривычного оживления. Возвратясь в залу, он сообщил:
— Верзила прибыл!
— Верзила! — воскликнул староста. — А где Жермен? Еще не возвратился?
— Нет еще.
— Пора прийти! Я б вручил ему чек на гроб, — пригрозил староста.
Глава VII.
СГОВОР
Приход Верзилы, показания которого могли стать роковыми для Жермена, вызвал шумное оживление среди арестантов. Это был человек среднего роста и, несмотря на свое увечье и тучность, казался ловким и сильным... В лице его было что-то звериное: оно напоминало морду бульдога; вдавленный лоб, маленькие хищные глаза, отвисшие щеки, могучие челюсти. Нижняя челюсть с длинными зубами или, вернее, щербатыми клыками, выступала вперед, что еще более усиливало его поразительное сходство с этим животным. На нем была шапка из выдры и синее пальто с меховым воротником.
Верзила пришел в тюрьму в сопровождении молодого человека лет тридцати, со смуглым, загорелым лицом, которое не было таким жутким, как у других узников, хотя он старался казаться столь же решительным, как и его приятель. Порой он становился мрачным и на губах его появлялась горькая улыбка.
Верзила, можно сказать, очутился в кругу знакомых; он едва успевал отвечать на приветствия и радушные слова, которыми его осыпали со всех сторон.
— Наконец-то прибыл наш толстый весельчак... Вот хорошо, теперь порезвимся вдоволь.
— Нам тебя недоставало.
— Где ты там замешкался?
— Нет, я сварганил все, чтоб нагрянуть к дружкам... Не виноват, легавые не накрыли раньше.
— Верно, старина, сам себя не посадишь, но раз уж попал сюда... Время тянется, давай-ка побалагурим.
— Тебе повезло, у нас Острослов.
— И он здесь? Старый друг по Мелену! Здорово! Здорово! Он поможет нам скоротать время своими побасенками, а слушатели найдутся, сейчас прибудут новобранцы.
— Кто же?
— Только что в канцелярию... когда меня отправляли сюда, привели двух молодцов... Одного я не знаю... но другой, в синей
— Слушай, Верзила, ты помнишь, в Мелене я спорил с тобой, что и года не пройдет, как тебя опять сгребут?
— Верно, ты выиграл, понимаешь, у меня было больше шансов стать вором, чем получить награду за добродетель. А ты... на чем погорел?
— Сбондил по-американски.
— Понятно, тот же способ?
— Да, все тот же. Иду по своей дорожке. Простая... Если бы мой напарник не был болваном, я не попал бы сюда... Ну да ладно, урок мне на пользу пойдет. Когда опять примусь за дело, буду осторожнее... Я задумал одно дельце...
— Смотри, вот и Кардильяк! — воскликнул Верзила при виде маленького человека, нищенски одетого, с гнусной физиономией, хитрой и злобной, похожего и на лису и на волка.
— Здорово, старина!
— Ах ты, черепаха! — весело ответил заключенный по имени Кардильяк. — Каждый день только и говорили: он придет, он не придет... А этот господин, словно милая бабенка, заставлял себя ждать...
— Ну конечно, конечно!
— Ну а за что ты попался, за что-нибудь стоящее?
— По правде сказать, за кражу со взломом. Прежде удавалось, а на этот раз не удалось... Дело богатое... Кстати, надо будет им еще заняться... Но я и Франк погорели.
Верзила указал всем на своего сообщника.
— Да это Франк! — сказал Кардильяк. — А я и не узнал его, у него борода... Это ты? А я думал, что тебя избрали мэром поселка, ведь ты мечтал стать честным человеком.
— Я сдурил и был наказан, — вдруг. заговорил Франк. — Каждому греху — прощение... Полезно один раз... а теперь буду на каторге, пока не подохну. Берегитесь меня, когда выйду!
— В добрый час, хорошо сказано.
— Но что все-таки с тобой произошло, Франк?
— А то, что происходит с любым из нас, дураковатым, кто, выйдя на свободу, пожелал стать честным... Судьба ведь справедлива!.. Когда я вышел из Мелена, у меня было более девятисот франков...
— Это правда, — подтвердил Верзила, — все его несчастья потому, что он, выйдя из тюрьмы, хранил денежки, вместо того чтобы их прокутить. Теперь вы увидите, к чему ведет раскаяние... Окупает ли оно хоть расходы?
— Меня отправили под надзором в Этан, — продолжал. Франк, — я слесарь и работал у хозяина слесарной. Я сказал ему: «Меня освободили из тюрьмы, знаю, что нашего брата не хотят нанимать, но вот вам девятьсот франков под залог, дайте мне какую-нибудь работу, хочу стать честным человеком».
— Черт побери! Такое могло прийти в башку только Франку!
— Да, с башкой у него всегда было неладно.
— Нанялся слесарем!
— Вот шутник!
— Послушайте и вы узнаете, чего он достиг.
— Я предложил накопленные денежки хозяину мастерской в залог, чтоб он дал мне работу. «Я не ростовщик, чтобы брать деньги под проценты, и арестанта в свою мастерскую не пущу. Мне приходится ходить по домам и открывать замки; я пользуюсь доверием. Если узнают, что среди моих рабочих есть каторжник, потеряю заказчиков. За порог, дружок!»