Парижский поцелуй

Картленд Барбара

— Так, интересно, кто же рассказывает подобные сказки? Наверное, это наш безупречный полковник проинформировал вас о мисс Робинсон?

— Полковник Мансфильд! Конечно нет! — запротестовала Шина. — Он не стал бы обсуждать это со мной. Дети рассказали мне об этом случае, и еще ваша сестра намекала…

— Мисс Робинсон была очень глупа, — сказал виконт.

Шина почувствовала, что он лжет.

— Наверное, потому, что влюбилась в вас? — не удержалась она.

Он пожал плечами:

—

Я здесь ни при чем, уверяю вас, поверьте, я действительно ни в чем не виноват.

— Нет. — В первый раз за время их знакомства Шина ощутила уверенность в себе. — Боюсь, что не поверю, но я-то уж точно не влюблюсь в вас. Я не буду такой глупой, как мисс Робинсон.

— Как вы можете быть в этом уверены? — усмехнулся виконт.

Шина опять почувствовала себя беззащитной и занервничала.

— Пора возвращаться, — резко сказала она. — Я пойду за детьми, и вы отвезете нас домой, иначе мы опоздаем к чаю.

Когда Шина побежала к Мэди и Педро, она услышала смех виконта — смех позабавившегося и удовлетворенного мужчины, но все же удовлетворенного не до конца. Он отозвался эхом в ушах Шины, иона почувствовала, что боится не столько его, сколько себя!

Глава 3

Утром Шину разбудила старшая горничная Жанна, пожилая, с властным характером; ее муж был лакеем. Она принесла Шине чай. Только она была удостоена чести выполнять эту обязанность. Жанна раздвинула шторы, открыла ставни величественным жестом и поставила поднос у изголовья Шининой кровати.

— Спасибо! Как это мило с вашей стороны, Жанна! — воскликнула Шина и, глядя на тонкий китайский фарфор на безупречно чистом подносе с ажурными краями, добавила: — Оказывается, французы пьют чай по утрам, а я думала, кофе.

— Так заведено в любом приличном французском доме, — сказала Жанна, шмыгая носом. — Хотя мадам Пелейо позволила его превосходительству нарушить наши национальные обычаи. Мы пьем чай из Южной Америки, — пренебрежительно добавила она.

Шина улыбнулась и налила себе чая в чашку:

— Но он так восхитительно смотрится!

— Я рада, что вам нравится, мадам, — ответила Жанна. — Лично я предпочитаю кофе. Что хорошего в чае? Окрашенная вода.

Шина рассмеялась. Максимализм Жанны явно не вязался с возрастом этой немолодой, дородной женщины, у которой уже начали расти усы над губами.

— Но я, как все англичане, люблю подкрашенную воду, особенно когда мне подают ее в постель. Дома я обычно подаю чай другим.

Однако Жанна не проявила никакого интереса к воспоминаниям Шины.

— А теперь, мадам, — сказала она с нетерпением, — расскажите, пожалуйста, мне о своих планах на сегодня.

— О моих планах? — удивилась Шина. — Но у меня еще нет никаких планов.

—

Неужели вы забыли, что у вас сегодня выходной?

— Нет, мне никто не сказал, что он у меня будет.

— Конечно, будет, мадам. Все гувернантки непременно имеют один выходной день. Безусловно, мадам Пелейо позволит вам выбрать любой день недели для отдыха. Но мы должны согласовать это, потому что тогда с детьми должна буду оставаться я. А я могу только в среду.

— Хорошо, пускай будет среда, — улыбнулась Шина. — Будьте добры, скажите мне, с какого о времени я могу считать себя свободной?

— Как вы сочтете удобным для себя, хотя, например, мадемуазель Робинсон сама поднимала и одевала детей. Я обычно забирала их к одиннадцати часам.

— Меня это тоже устраивает, — сказала Шина. — Я должна выходить к обеду?

— Нет, нет, если вы хотите, вам принесут его в комнату. Но если вы намерены выйти, тогда скажите об этом мне, чтобы я предупредила повара. Как вы пожелаете, вам понятно? — Жанна вопросительно смотрела на Шину.

— Да. Спасибо. Жанна. Думаю… я хотела бы пообедать здесь, если это удобно, и пораньше, чтобы успеть пройтись по магазинам.

— Я предупрежу внизу, — сказала Жанна. — Я приду в детскую в одиннадцать часов, чтобы вынести детей на прогулку.

Старая служанка подошла к двери, но неожиданно вернулась.

— Простите, мадам! — воскликнула она. — Я забыла. Тут два письма для вас. Я положила их в карман передника, чтобы они не упали с подноса, когда я поднималась наверх. — Она подошла к кровати и протянула Шине два конверта.

Одно письмо было от дяди Патрика, и Шина в нетерпении распечатала его. Это была первая весточка от него после ее отъезда из Лондона. Внезапно Шина затосковала — не по высокому и грязному дому, темному и душному, с крутыми лестницами и канализационной вонью, а по дяде Патрику, его южному говору, по сиянию его глаз, по его широкой улыбке, от которой так радостно становилось на сердце. Шина держала письмо в руках, и строчки прыгали перед ее глазами. Как ей не хватало его! После смерти родителей они почти не расставались, самое большее, на несколько недель. Чувство одиночества не покидало ее с тех пор, как они попрощались на вокзале.

— До свидания, моя дорогая девочка, надеюсь, до скорого, — сказал он, но она удерживала его.

— О нет, дядя Патрик, я не хочу расставаться с тобой! — умоляла она.

На минуту он прижал ее к своей широкой груди и затем втолкнул в вагон:

— Это ненадолго, моя девочка, ненадолго.

Только когда поезд тронулся и Шина помахала ему из окна, до нее дошло, что Патрик не сказал на сколько. Как много вопросов ей хотелось ему задать, и она их задавала, но он всякий раз избегал ответа…