Парижский вариант

Линдз Гейл

Столик он занял не внутри кафе, но и не под навесом, а точно посредине, там, где полагалось находиться раздвинутым по случаю теплого денька стеклянным дверям и где свежий весенний ветерок смешивался с ароматными запахами, сочащимися с кухни.

Фарук всего единожды окинул взглядом кафе. После этого он уже не обращал внимания ни на собратьев-алжирцев, ни на марокканцев или мавританцев, облюбовавших это кафе. Вскоре он уже допивал вторую чашку крепкого кофе и недоброжелательно поглядывал на тех, кто предпочитал вино. Любое спиртное запретно, но этот закон ислама забывали слишком многие североафриканцы,

покинувшие родину, – словно они могли оставить позади и заветы Аллаха.

Незнакомец подсел к нему за столик, когда Фарук уже совсем изошел злобой.

Арапом [6] он не был – его выдавали голубые глаза, – но по-арабски говорил, как на родном.

– Салаам алаке куум, Фарук. Ты, как я вижу, человек рабочий. Ты заслуживаешь лучшей доли. У меня есть к тебе предложение. Ты выслушаешь?

– Вастахаб?– подозрительно пробурчал Фарук. – Бесплатно ничего не бывает.

Незнакомец кивнул:

6

Арапами во Франции называют всех выходцев из мусульманских стран (жарг.).

– Истинно так. И все же – тебе с семьей хотелось бы съездить куда-нибудь в отпуск?

– Эсмали! Отпуск? – с горечью бросил Фарук. – Ты говоришь о невозможном.

Незнакомец изъяснялся по-арабски даже чище, чем Фарук, хотя и со слабым акцентом – как житель Ирака, возможно, или саудовец. Но он происходил не из Ирака, не из Аравии и не из Алжира. Это был европеец, под густым загаром – белый, жилистый, намного старше Фарука. Покуда незнакомец подзывал официанта, чтобы заказать себе кофе, Фарук приглядывался к нему, но даже стиль дорогой одежды не помог санитару определить, откуда родом его собеседник, – а он мог назвать родину почти любого встречного. Это была игра, придуманная им, чтобы отвлечь мысли от усталости в мышцах после долгих часов работы, от невозможности занять достойное место в этом новом мире.

– Для тебя – да, – согласился пожилой незнакомец. – Для меня – нет. Я тот, кто воплощает невозможное.

– Ла! Я не стану убивать.

– Тебя и не просят. Равно как не попросят красть или ломать что-либо.

Фарук примолк, с растущим интересом глядя на собеседника.

– Тогда как я смогу отплатить за свой отпуск?

– Написав своей рукой записку администрации больницы. По-французски. Напиши, что ты болен и на пару дней тебя заменит твой кузен Мансур. За это ты получишь деньги.

– У меня нет двоюродного брата.

– У всех алжирцев есть братья.

– Верно. Но у меня нет родни в Париже.

Незнакомец многозначительно улыбнулся:

– Он только что приехал из Алжира.

Сердце Фарука екнуло. Отпуск – с женой, с детьми. Отпуск для него. Незнакомец прав – всем в Париже плевать, кто явится на работу в огромный госпиталь Помпиду, лишь бы работа была сделана, и притом задешево. Но… затея этого типа явно не к добру. Может, они собираются красть наркотики? Хотя, с другой стороны, все в этой

больнице неверные, да и не его это дело. Он постарался забыть обо всем, кроме сладкого предвкушения – вот он приходит домой и объявляет, что они едут… куда?

– Я бы хотел снова повидать Средиземное море, – осторожно промолвил алжирец, вглядываясь в лицо незнакомца – не слишком ли много он запросил? – Капри, может быть. Я слышал, пляжи Капри покрыты серебряным песком. Это будет… очень дорого.

– Тогда Капри. Или Порто-Веккьо. Или, если уж на то пошло, Канны или Монако.

Названия слетали с уст незнакомца – волшебные, искусительные.

– Напомните, – попросил Фарук аль-Хамид, улыбаясь от всего усталого, истосковавшегося сердца, – что я должен написать.

Бордо, Франция

Несколькими часами позже в одной из комнат убогой меблирашки, зажатой между огромными винными складами на берегу Гаронны, за окраиной города Бордо, зазвонил телефон.

Единственным обитателем комнаты был бледный человечек двадцати с хвостиком лет. Сидя на краешке кушетки, дрожа всем телом, он расширенными от ужаса глазами взирал на разрывающийся от звона телефон. С реки доносились крики грузчиков, протяжные гудки с барж, и при каждом звуке юноша – звали его Жан-Люк Массне – дергался, точно марионетка на ниточках. Трубку он так и не поднял.

Когда телефон наконец смолк, юноша вытащил из саквояжа блокнот и принялся торопливо царапать что-то неровным почерком, пытаясь излить на бумагу что-то, застрявшее в памяти, но вскоре передумал – тихо выругавшись, оторвал листок и, смяв, запустил его в мусорную корзину. Содрогаясь от ужаса и отвращения к себе, он швырнул блокнот на столик, решив, что единственный выход для него – это удрать, сбежать. Схватив саквояж, он бросился к двери.

Стук послышался, не успел еще юноша отворить. Взгляд Жан-Люка следовал за легким покачиванием ручки. Так мышка следит за трепещущим язычком змеи.

– Жан-Люк, ты там? – Негромкий голос явно принадлежал уроженцу южной Франции, и владелец его стоял за дверью. – Это капитан Боннар. Почему ты не взял трубку? Впусти меня!

При звуках этого голоса Жан-Люк вздрогнул от облегчения и попытался сглотнуть, но в горле у него пересохло, точно в пустыне. Трясущимися пальцами он отпер и распахнул дверь.

– Bonjour, mon Capitaine. Как вы… – начал юноша, но осекся, прерванный повелительным жестом стоящего на пороге человека в униформе элитного подразделения французских воздушных десантников. Прежде чем переступить порог и обратиться к застывшему в распахнутых дверях Жан-Люку, капитан Боннар обшарил тревожным взглядом обшарпанную комнатушку.

– Жан-Люк, если ты действительно так перепуган, как это кажется, – сухо заметил он, – я бы предложил тебе закрыть дверь.

Физиономия капитана была совершенно квадратная, светлые волосы – коротко стрижены, как полагается военному. Взгляд его был ясен и суров, а осанка внушала уверенность, которой перепуганный Жан-Люк просто упивался.

Пепельно-бледное лицо юноши мучительно порозовело.

– П… простите, капитан. – Он захлопнул дверь.

– Попробую. В чем дело? Ты заявил, что едешь в отпуск… в Аркашон, так? Тогда что ты делаешь здесь?