Парк Горького
Шрифт:
С тех пор институт в целях опознания воссоздал по черепам или их фрагментам более сотни лиц. Ни в одной другой стране полиция не имела возможности пользоваться этим методом. Некоторые из сделанных в институте реконструкций были всего лишь грубыми гипсовыми скульптурами. Другие же, творения Андреева, поражали не только тщательной проработкой деталей, но и живым выражением тревоги или неподдельного страха. Появление в суде изготовленной Андреевым головы неизменно приводило к торжеству обвинения.
– Входите же.
Аркадий пошел на голос и оказался в галерее голов. В ближайшем
– Вы следователь, звонивший мне?
– Да, – Аркадий искал, куда бы поставить свою коробку.
– Не беспокойтесь, – сказал Андреев. – Я не буду делать голову. Я больше не занимаюсь криминалистикой, за одним исключением – если дело не удалось раскрыть в течение года. Это эгоистично, но вы поразитесь, когда узнаете, сколько преступлений может раскрыть милиция без посторонней помощи меньше чем за год.
– Знаю.
После долгой паузы Андреев кивнул головой и, подойдя на своих кривых ножках к шкафу, жестом маленькой ручки обвел стоящие вокруг бюсты.
– Уж коли пришли, давайте проведу с вами маленькую экскурсию. Вот наша коллекция гуманоидов. Весьма поразительные существа. Они обычно сильнее нас физически, порой превосходят нас по объему мозга, в некотором смысле похожи на нас, но обречены на молчание из-за неумения писать тексты об эволюции, так что давайте пойдем дальше. – Быстро перебирая ножками, он приблизился к стенду с бюстом татарского кочевника. Аркадий удивился, что сразу не заметил его. Плоское худое лицо жило, но ничего не выражало. Глубокие складки на щеках, казалось, были изрезаны ветром, а не высечены резцом скульптора. Волосы, собранные в пучок, заметно обветшавшие и поредевшие, как у старого человека, рыжие усы и бородка клином. – Гомо сапиенс. Тамерлан, самый кровожадный убийца за всю историю. Череп свидетельствует о левостороннем параличе. В нашем распоряжении были также волосы и следы плесени на верхней губе, там, где росли усы.
Аркадий не отрывал глаз от татарина, пока Андреев не зажег свет внутри другого стенда, в котором находилась крупная мужская голова под грубым монашеским капюшоном. Высокий открытый лоб, длинный нос, пунцовые губы, борода. На лице – гримаса высокомерия или отвращения к самому себе. Взгляд стеклянных глаз скорее не мертвый, а погасший.
– Иван Грозный, – продолжал Андреев. –
– Разве нет?
– Ничего необычного. Правда, в свои последние годы он избегал придворных художников, будто хотел унести свой облик с собой в могилу.
– Он был убийца, – заметил Аркадий, – но не дурак.
Они подошли к двери, через которую вошел Аркадий. Он понимал, что экскурсия заканчивается, но не проявлял намерения уходить. Андреев изучающе смотрел на него.
– Вы сын Ренко, не так ли? Я много раз видел его портрет. Вы не очень-то на него похожи.
– У меня была еще и мать.
– Вам повезло, – на лице Андреева проскользнуло выражение симпатии, лошадиные зубы сложились в подобие улыбки. – Хорошо, давайте поглядим, что вы принесли. Может быть, кто-то еще захочет этим заняться.
Андреев прошел в угол, где под лампой дневного света стоял гончарный круг. Пока он карабкался на стул, чтобы достать шнурок выключателя, Аркадий открыл коробку и за волосы вытащил голову. Андреев взял голову, положил ее на круг и мягкими движениями раздвинул длинные каштановые волосы.
– Молодая женщина, лет двадцати, европеоид, отличная симметрия, – отметил Андреев. Он оборвал Аркадия, когда тот начал было рассказывать о трех убийствах. – Не пытайтесь заинтересовать меня вашим делом: тремя головами больше или меньше – какая разница? Повреждения, конечно, необычные.
– Убийца считает, что он уничтожил лицо. Вы можете его вернуть, – сказал Аркадий.
Андреев толкнул круг, и внутри глазниц замелькали тени.
– Может быть, она в тот день проходила мимо вас, – сказал Аркадий. – Это было в начале февраля. Возможно, вы даже видели ее.
– У меня нет времени разглядывать женщин.
– У вас же особый дар, профессор. Вы могли бы посмотреть на нее теперь.
– У нас и другие делают весьма приличные реконструкции. У меня более важная работа.
– Важнее того, что почти у вас под окнами были убиты двое мужчин и эта девушка?
– Следователь, мое дело – реконструкции. Я не могу вернуть ее к жизни.
Аркадий поставил коробку на пол.
– Тогда верните хотя бы ее лицо.
Когда речь заходила о Лубянке, тюрьме КГБ на площади Дзержинского, люди переходили на шепот, однако большинство нарушивших закон и попавшихся москвичей попадали за решетку лефортовской тюрьмы, расположенной в восточной части города. Смотритель спустил следователя на лифте еще дореволюционной постройки. Где сейчас Зоя? Она сказала ему по телефону, что домой не вернется. Думая о ней, он не помнил ничего, кроме ее лица в дверях спальни на даче у Миши. Выражение торжества, будто противник слишком поторопился выложить свои козыри. Тем временем другие события шли своим чередом. Ямской затребовал у Приблуды магнитные пленки. Голову передали для реконструкции. Расследование, начатое чисто формально, постепенно разворачивалось.