Парк Пермского периода
Шрифт:
– Вставай, Прошка! – тормошит его Андрей. – Пять утра, на работу пора.
И пока тот расчухивался, протирал глаза и морщился от духоты в бараке и вони, Андрей все искал свой пиджак.
– Куда делся? – вопрошал Андрей, придирчиво разглядывая копошащихся вокруг людей. – Ты ночью не выходил?
– Нет, – сказал Прошка. Вспомнил, как во сне оставил пиджачок на теплом песке, но рассказать об этом побоялся.
Потом тоже побоялся, уж больно злой ходил Андрей – в день
– Скважина мелеет, – объяснил. – Пока на половинном окладе.
– Кому не нравится – на выход, – хмуро пробасил Иван из-за плеча хозяина.
Прошку это не касалось – жалованья он за полгода работы еще не видел.
Сначала возмещал отцовы долги – через четыре месяца Артемий Силыч важно сказал, что шесть рублей Прошка отработал:
– У меня все честно, бумажка к бумажке! – пыхтел хозяин, открывая ящик стола и вынимая лист гербовой бумаги, на котором Прошка после похорон отца писал под диктовку: «Обязуюсь отдать долг…»
– Благодарствую, Артемий Силыч, – поклонился Прошка, бережно принимая листок.
– Не забудь – еще десять рублей ты мне должен! – заявил тот и показал еще одну Прошкину расписку.
Прошка хотел сказать, что постарается поскорей, но не смог – закашлялся.
Отработать получилось быстрее – всего через два месяца он получил и вторую бумагу. Но вот обносился Прошка к тому времени – хуже нищего! Белье истлело, оброс, как дьякон, хоть косу заплетай, в бане не был…
– Ну держи рубль на баню! – захохотал хозяин, когда Прошка слезливо попросил о займе. – Пар костей не ломит!
Прошка думал, что из-за рубля Артемий Силыч не станет разводить канитель с распиской, но не тут-то было! «Обязуюсь… движимым и недвижимым имуществом…» – выводил Прошка отвыкшей от пера рукой. Хозяин внимательно прочитал, кивнул и спрятал под ключ.
Выходя из бани, Прошка блаженствовал. Хотелось увидеть Андрея, но тот уже два дня не появлялся, сказавшись больным.
Андрей вернулся назавтра, похудевший и злой.
– В воскресенье у нашего Силыча в гостях будет начальник жандармского управления, – тихо сказал он Прошке в минутку перерыва между партиями соли на цырене. Высохшую сгрузили в мешки, а новый рассол лился чуть не по капле – скважина на глазах пустела.
– И что? Что, Андрей? – прошептал Прошка, уже чуя неладное.
– А то. Подорву его к чертовой матери! – сплюнул Андрей под ноги помертвевшему Прошке.
– Как… подорвешь? – прошептал Прошка. – Чем?
– Чем-чем. Бомбой! – оскалился Андрей. – И так его земля лишний год носит, уже черти на том свете заждались. Лишь бы через оцепление прорваться.
– Какое оцепление?
– Жандармское, –
– А… за что ты его? – прошептал Прошка.
– За что? – хмыкнул Андрей. – За Ленский расстрел – слышал о таком? На Ленских золотых приисках рабочие жалованья не получили – их расстреляли из винтовок, триста человек на тот свет отправили. У меня там два друга погибли. А тот, кто команду «огонь» отдал – сейчас у нас начальник жандармерии. Думаешь, когда Силыч сользавод закроет – что-то другое будет? Скважине конец, людей на улицу.
– Дальняя скважина еще работает, – возразил Прошка. Не нравился ему этот разговор.
– Рабочим на Дальней жалованье на три четверти срежут, – тихо сказал Андрей. Потому что «Не нравится – иди»…
– «На выход», – продолжил Прошка.
Сильно напугал его этот разговор. И когда Андрея перед первым мая арестовали – Прошка даже обрадовался. Но Андрей, когда здоровенный жандарм в белом мундире крутил ему руки, так и впился в Прошку взглядом, словно кнутом обжег! Будто понукаемый невидимой рукой, в ночь накануне первого мая Прошка покинул душный барак, пробрался на берег Камы и достал из тайника бомбу…
В кусты Прошка залег с раннего утра – в зябкой темноте крадучись перелез через высоченный забор, где жил Артемий Силыч. Выбрал сирень погуще, и чтобы веранда была как на ладони.
Бомба неприятно оттягивала карман.
«Этой штукой можно весь утес взорвать, – вспомнились слова Андрея. – Ничего страшного, за меня не бойся. Подожгу запальную трубку, время до взрыва – девять секунд. Это очень много. Досчитаю до трех, брошу в дом – и деру!»
И спички в том же кармане. Засовывая их туда, Прошка нащупал что-то еще, но не стал вынимать и разглядывать – не до того было.
В полдень действительно объявились жандармы – оцепили дом, даже на берегу Камы выстроилась цепочка в белых мундирах – словно бомбист полезет из воды!
Так и стояли навытяжку до шести вечера, когда, окруженная конвоем, появилась коляска с начальником жандармского управления – полковником Белецким. Закачалась на рессорах, пока к ней, колыхая брюхом, спешил Артемий Силыч, раскрывая объятия:
– Милости просим!
Потом был долгий ужин. Прошка наблюдал за сменой кулебяк, стерляжьей ухи, пирогов с вязигой и жареных поросят, чувствуя, как стенки желудка скрипят и трутся друг о друга. Вот если б Андрей сказал кинуть сейчас – улучил бы момент, когда лакеи выйдут из столовой, и кинул, и рука б не дрогнула.
Конец ознакомительного фрагмента.