Парламентеры (сборник)
Шрифт:
Примерно через минуту колода вернулась в центр стола. Мрничек повернул голову к стоящему справа от него Шарятьеву:
– Сдвигай!
Тот протянул руку – рука подрагивала – снял примерно половину карт и поменял местами верхнюю половинку с нижней. Он тоже старался продемонстрировать честность: карты едва-едва отрывались от роговицы-столешницы.
– Я не буду, – превентивно заявил Маккензи.
– Я тоже, – сдвигать отказался и капитан.
Следующим стоял Ба; он карты сдвинул, все так же аккуратно и медленно, после чего
– Не буду!
Легко было представить, что творилось в душе у этого паренька, недавнего курсанта, не налетавшего еще и пяти лет. Да и Мрничеку было явно не легче. Даже немало повидавшему Шарятьеву.
– Кто потянет первым? – очень, очень спокойно и мягко спросил Ба.
– Стоп! – вмешался капитан. – Тянуть не будет никто. Карты сдам я. И, уж поверьте, жульничать не стану: я без труда мог все устроить так, что карты сейчас тянули бы только четверо. Или вовсе двое. Или вообще не начался бы этот… балаган. Назначил бы Хомуху, и все. Ясно? Сдаю.
Возражать никто не посмел, да Гижу и не предоставил такой возможности. Он просто положил перед каждым по одной карте, причем вообще без всякой антишулерской показушности, будто они сейчас играли на то, кто пойдет программировать ужин.
– На счет три – открываем. Готовы?
Воздух в рубке, казалось, стал густым, как коллоид.
– Раз!
По лицу Хомухи сползла крупная капля пота.
– Два!
Мрничек стал еще бледнее обычного; Шарятьев ожесточенно тер обеими руками обе щеки сразу.
– Три!
Шесть рук потянулось к лежащим на столе картам. Шесть рук перевернуло их картинками вверх.
Первым издал вздох облегчения Мрничек – ему выпала восьмерка червей. Шарятьев осторожно, двумя пальцами, будто сколопендру, держал трефовую даму. Хомуха тупо глядел на трефовый же туз, словно соображая: не мерещатся ли ему перекладинки. Маккензи взглянул и сразу же бросил на столешницу пикового валета. Себе капитан сдал бубновую десятку.
Каждый из них даже не успел подумать, что тянуть карты придется еще раз и, быть может, даже не один.
А мгновением позже Йохим Ба совершенно спокойно повернул свою карту рубашкой к себе, картинкой к остальным и показал.
Пикового туза.
Пауза вышла нервной и скомканной. Мрничек закатил глаза, Хомуха шмыгнул носом. Шарятьев неожиданно прекратил тереть щеки и переминаться с ноги на ногу – обмер, будто статуя. Маккензи склонил голову набок и подозрительно прищурился.
– Пойду подберу программу для железного доктора, – сказал Ба естественно и просто, словно не случилось ровным счетом ничего. – Полагаю, лучше меня этого никто не сумеет, да и здоровье все-таки мое…
Хомуха потоптался у стола еще с полминуты и куда-то
– Послушайте, – вслед за тем ожил Шарятьев и принялся тереть щеку, на этот раз одну, – а почему у Ба колода оказалась с собой? Я понимаю еще – в каюте, но с собой? В такой момент?
В голосе его сквозило смутное подозрение.
– Хочешь перетянуть? – Маккензи как всегда был само ехидство. – Валяй, зубочистки на камбузе, если карты не нравятся!
Шарятьев отвел глаза – не то чтобы торопливо, но быстро.
– Брек, – капитан слегка хлопнул ладонью по столу. – Жребий был честным, я ручаюсь, что сдал верхние карты. Уж мне-то можете верить.
Собственно, насчет этого никто и не сомневался.
– Слышь, кэп, – Маккензи вдруг стал серьезен. – У меня на тупике бутылка виски имеется. Позволишь? А Вадик пусть обед приготовит. Хрен с ним, с циклом, по-барски, с икрой и устрицами. А?
Гижу секунду поразмыслил.
– Виски позволю. А что до обеда… Представь, каково на этом обеде будет ЕМУ? И нам, рядом с НИМ?
Маккензи опустил лицо и несколько раз мелко кивнул:
– Да… Ты прав, капитан… Как всегда. Ну, я пошел.
Во второй раз навестить Йохима Ба в Ноттингемском клиническом центре Гижу и Маккензи сумели только спустя полгода – нравы в режимном секторе космоцентра были, понятное дело, суровые. Они шли локоть к локтю, больше не капитан и больше не бинж – в кадетских комбинезонах вообще без всяких нашивок, только с номерами на спинах, лишенные всех привилегий, званий и классов. Коротко остриженные, с обострившимися чертами лица.
Если повезет, через годик-полтора их восстановят в правах рядовых трассеров и, возможно, даже зачислят в какой-нибудь экипаж на заштатной трассе. Тот, кто допустил аварию, теряет все, это известно всякому.
Но к Йохиму Ба их все же отпустили.
В первый раз Гижу, Маккензи и Шарятьев приходили сюда дня через четыре после того, как ущербную Фрею с Титана на Землю доставила во чреве исполинская Кларесса. Йохим Ба плавал в физрастворе за толстым то ли стеклом, то ли пластиком и соображал не лучше, чем заспиртованный медвежонок в зоологическим музее. Врачи говорили, что шансы есть, и много, но нужно время. Молча постояв рядом с беспамятным товарищем по команде и несчастью несколько минут, они ушли.
После трибунала Шарятьева почему-то отослали в другой центр, хотя уместнее было бы отослать Маккензи – он как раз проходил по отдельной линии подготовки и относился к ведомству биоинженерии, в отличие от экс-капитана и экс-навигатора, которых когда-то готовили в одной школе, только на разных факультетах. С тех пор Гижу и Маккензи редко расставались, а причины перевода Шарятьева поняли несколько позже.
Они уже знали, что Ба поправляется, но двигательные функции еще не полностью восстановлены.