Пароль — «Прага»

Гончаренко Павлина Федосеевна

По правде говоря, Олешинский побаивается за него. К хлопцу у Евгения особое чувство. Может, потому, что оба они сироты. Олешинский рано остался без родителей, воспитывался в детском доме, и на всю жизнь в его душе сохранилась тоска по материнской ласке. Ее не могли заменить ни воспитатели, которые всегда были внимательны к Евгению, ни друзья.

Вот так и Виктор. Отряд Олешинского подобрал его где-то под Рава-Русской. Партизанских разведчиков хлопец посчитал полицаями и просил не бросать его в ту страшную машину. Пусть лучше расстреляют.

— Одну пулю, дядечка! — просил он.

Было

в этой просьбе что-то необычайно страшное. На всю жизнь капитану запомнился безумный страх в глазах хлопца и полное безразличие к жизни.

Виктор вместе с родителями и группой польских евреев из Рава-Русской попал в душегубку. За городом, куда фашисты свозили свои жертвы, машину обстреляли партизаны. Охрана разбежалась. Когда открыли двери, увидели непередаваемую картину: в кузове лежали искореженные, сведенные судорогой тела.

Виктора спасла случайность. Уже перед тем как выехать, немцы привели старика, который пытался спрятаться в каком-то колодце. Мокрый с головы до ног, он смотрел на всех взглядом сумасшедшего. Его втолкнули в душегубку. Спасаясь от газов, Виктор припал лицом к промокшей одежде старика и потерял сознание. Влажный пиджак спас ему жизнь.

Олешинский забрал парня в отряд и вскоре полюбил его. И хотя разница в их возрасте была небольшая — всего девять лет, Евгений относился к Виктору, как отец.

Хлопец быстро освоился в лесном отряде, ухаживал за ранеными, кашеварил, а иногда и в разведку ходил с капитаном…

Не прошло и получаса полета, как раздался сильный треск, будто в корпус машины кто-то швырнул камнями. Пролетели два «мессершмитта». Самолет с партизанами тоже открыл огонь. Пилот отклонился от курса и углубился в густые тучи. Некоторое время самолет двигался будто в мыльной пене — ничего не было видно. Попытались снова лечь на заданный курс, но «мессершмитты» тут как тут. Теперь их четыре. Завязался неравный ожесточенный бой. Наш самолет начинал петлять, чтобы как-то спрятаться за тучами. Манченко и Петр готовятся стрелять из иллюминаторов.

Вот и спасительные тучи. Машина ревет, вздрагивает, опрометью бросается за бело-черную завесу и резко меняет курс. Однако петляния не прошли даром: горючего в обрез. Ни за Карпаты не вырвешься, ни к своим не дотянешь. Самолет немного снижается. Внизу вражеская территория. Где-то слева остается Мукачево, а за ним немецкий аэродром. Но что это? Внизу мерцают зеленые огоньки сигнальных фонарей. Они приглашают кого-то на посадку.

Баумгартл и Олешинский переглянулись. Олешинский быстро подошел к пилоту, и вот самолет, прорезывая темноту ночи, идет прямо на чужие зеленые огоньки, которые все время подмигивают и подмигивают с земли.

Машина коснулась дорожки и побежала навстречу неизвестному. Умолкли моторы. Тишина. Впотьмах замигало несколько фонариков. Они приближаются. Слышен лай собак. Так и есть, бегут немцы.

НАЧАЛОСЬ

Кругер был страшно удивлен тем, что на пражском аэродроме его встречал не кто иной, как майор Мюллер.

Не ожидая вопросов, гестаповец все решил объяснить сам:

— Хайль Гитлер, господин оберст! Ваш начальник штаба заболел,

и я пожелал встретить вас сам. Мне нужно с вами переговорить.

— Допрос в дороге? — угрюмо насупился Кругер.

— Не шутите, — утомленно и примирительно отмахнулся майор, — Есть неприятные новости, и нам нужно кое-что согласовать. Как вам ездилось? Надеюсь, у брата все в порядке?

— В порядке, если можно так сказать о мертвом, — тяжело вздохнул полковник.

— Что? — настроившись на сочувствие, спросил Мюллер и молитвенно сложил свои пухлые руки. — Вы не застали его?

— Об этом потом, — не совсем тактично перебил полковник и, помолчав, добавил мягче: — Очень загадочная история, и я, кстати, собирался с вами поговорить об этом. Странная история. Но начинайте вы.

— Пойдемте к машине, — предложил майор, — там удобнее. Не возражаете, если я буду за шофера?

Кругер буркнул что-то под нос, и они направились к выходу.

Автомобиль выехал за ворота аэродрома, миновал узкие городские улицы и помчался по широкому асфальтированному шоссе. Мюллер не торопился начинать разговор. Полковник заглянул в шоферское зеркальце и увидел, что несколько мотоциклистов неотступно следовали за машиной.

— Это похоже на конвой, — нарочито небрежно бросил полковник.

— Нет, эскорт.

— Понимаю, — кивнул головой Кругер. — Пока я ездил, меня сделали фельдмаршалом… Именитую особу сопровождает эскорт…

— Вы еще шутите, полковник, — переходя на интимный тон, начал Мюллер. — Не думаю, чтобы ваши веселые остроты имели отношение к смерти брата. Те, что пыхтят сзади, — майор кивнул головой, — не для парада. Они охраняют нас. С тех пор как тут высадились большевики, дороги стали небезопасными.

— Высадились русские? Вы шутите, Мюллер? — Полковник впервые за дорогу недоверчиво улыбнулся, и майор заметил, как он осунулся за несколько дней отпуска.

— Не до шуток, герр оберст. У нас в самом деле высадился русский десант. Южнее Мнишека. Позавчера, точнее, ночью второго дня. К сожалению, мы еще не знаем, сколько их, куда девались. Одни говорят — полк, другие — дивизия. Это те, кто с перепугу… — майор выругался. — Мои люди нашли только три парашюта, думаю, что их было не больше пяти или восьми. Ведь о том, что предполагается десант, мы знали. Но, удивительная вещь, за последние два дня — пять диверсий в округе: два взрыва на железной дороге и один на шоссе, дважды повреждена телефонная связь. Все диверсии недалеко от места высадки. Выходит, их немало.

— Да, да, — словно подсчитывая, протянул полковник. — И никаких следов?

— Был не только след, но проворонили! — сердито крутнул баранку майор. — История довольно печальная. В ту ночь была свадьба. Женился приятель нашего Грубке. На толстухе из фольксдейче. Я вам как-то показывал ее. Дочка пивовара. Такая пампушечка… Свадьба была в разгаре, гости уже хорошо выпили, на веранду вскочил парашютист. Дамы подняли страшный визг, а мужчины, наверное, попрятались под их юбки, не иначе, потому что этот молодчик двумя выстрелами разбил люстру, быстро освободился от парашюта и исчез. А когда господа офицеры пришли в себя, партизана уже не было. Как сквозь землю провалился.