Паром

Искандер Фазиль Абдулович

Философ

Он занят загадкою грозной. Она не смущает его: Зачем мирозданию звезды И сам человек для чего? Как связанность соли и хлеба Души человеческой суть — Вместившая звездное небо И совесть в единую грудь.

Жизнь — неудачное лето…

Жизнь — неудачное лето. Что же нам делать теперь? Лучше не думать про это. Скоро захлопнется дверь. Всё же когда-то и где-то Были любимы и мы. И неудачное лето Стоит удачной зимы.

Вдохновенье

Вдохновенье — вдох мгновенья. Вдохновенье — это дар Чуять в небе перемены. И как ножевой удар — Вертикально кровь из вены! Так выталкивают ввысь Ослепительную

мысль Вдохновенье — вдох мгновенья.

Поэмы

Малыш, или Поэма света

Отдохновение уму, Душе от злобы дня заслонка, Да славится в любом дому Щебечущий цветок ребенка. Ты смутно узнаешь черты. Ты как бы вспоминаешь жесты. Неужто это снова ты? …И прошумят из пустоты Надежды, подлости, оркестры.

* * *

— Сынок, не заплывай за буй! — С крыльца с тревогою мгновенной. Ах, голос мамы: — Не горюй! — Теперь, должно быть, из Вселенной. — Сынок, не заплывай за буй! Не за-плы-вай!.. — сладит тревога. Сказать уж некому: — Подуй! — Приплясывая от ожога. Когда один, куда ни глянь. Среди всемирного раздора. Слабейшему опорой стань! И в том, глядишь, твоя опора.

* * *

Как соблазнительно проста Судьбы свободная прикидка. Как будто с чистого листа Прожить еще одна попытка. Два варианта — путь земной. Какой счастливый? Вот задача. Но от того, что знаешь свой, Второй и есть твоя удача.

* * *

Вот эволюции исток. Шлеп! Шлеп! Чарующие звуки! Вполне успешно делом ног Усердно занятые руки. Он ненавидит произвол Вещей, подробности рутины. Любой предмет — на пол! На пол! Не в этом главное, дубины! Вот соску, что без молока. Молочные сжимают зубки. Задумался и чмок! слегка По принципу потухшей трубки. Спит на балконе-корабле. Сопит, посвистывает дроздик. Вдруг SOS! Мычит: — Ко мне! Ко мне! Трясется капитанский мостик, — Где мой стюард? Где мой дурак? Ищите трубку! Трубку! Трубку! Свистать наверх! На полубак! Спустите, если надо, шлюпку! Ищу. Мотает головой С оттенком сдержанного гнева: — Уволю! Ты совсем тупой! Не справа выпала, а слева! …Да, тупость. Правду говоришь. С годами взрослые линяют. У нас за тупость, мой малыш (Сказать: гуманность — согрешишь). Не принято, не увольняют. А на ночь поят молодца. Нет, не в отца (на всякий случай!) Стрижет! Добулькал до конца! А выражение лица: После бутылки спится лучше.

* * *

Чего ни цапнет, в рот сует. Сам и алхимик и пробирка. Газету «Правда» — вправду в рот, А вслед (для тиража) — копирка. Отбил мочалку, как в бою! Не унывает! Въелся в пемзу! А там! Хвать рукопись мою! И на зубок! (как раньше!!!) цензор! Чего ни встретит, тянет в рот. Успеешь вытянуть — он в слезы. Обоев ленточки грызет. Лосенок! Это ж не березы! Вот скинул вазу с высоты. Не в вазе дело! Просто дико Жевать невинные цветы. Хоть пахнет пряником гвоздика! Все в рот! Гантели и кота! Картошка! Ложка! Брошка в кильке! Где женщины! Сюда! Сюда! Прочь с палубы хотя бы шпильки!

* * *

Вгляделся, голову склоня: — А ну-ка, папа мой, не кисни! Во всем бери пример с меня. Улыбка — первый признак жизни. Украдкой сунешься, шутя, В его игрушечное царство, Весь заливается дитя. Смеясь над опытом коварства. У зеркала. Во весь размах Он хочет окунуться в бездну. Там папа с кем-то на руках. Но с кем? Вот дотянусь и тресну! Хоть философия и дичь. Дается правильно задире: Сначала мир в себе постичь. Потом себя постигнуть в мире. А вот стекло окна — предел. Подобья не находит память. Забавно воздух затвердел. Так славно воздух барабанить!

* * *

Впервые за зиму во двор. Скрипучая полуколяска. Зима теряет свой напор. Темно-лиловая окраска. Он вспоминает: — То? Не то? Чирикало в зеленых купах. Теперь деревья без пальто, А люди, как нарочно, в шубах. Здесь

даже взрослые вполне Снуют без дела неустанно. Не от меня или ко мне, А сами по себе. Как странно! Взглянул, сомненье не тая, — Идет с кошелкою старушка. Мол, непонятная усушка: Еще не бабушка моя. Тогда зачем уже старушка? Снег рыхло шмякается с крыш. Он смотрит вверх не без опаски. Вдруг на тропе другой малыш. Наглец! И он в полуколяске! Взгляд у обоих — не обман. Достоинство и равнодушье. Так с богдыханом богдыхан, Должно быть, на тропе верблюжьей. Мол, раньше было: — Я и мир! Мои и женщины и злато! Теперь и я и ты — кумир. А мир все тот же. Жидковато! Разъехались. Привет! Привет! У каждого своя горбушка. И даже с молоком чекушка! …Прошла собака. Глянул вслед. Нет, слишком крупная игрушка. Я подошел. Он оглядел. Чуть улыбнулся осторожно: Ты в шубе сильно почужел. Но, в общем, догадаться можно. Домой! Там жар от батарей. Здесь холодно и незнакомо. Я дома все-таки главней, И потому приятней дома.

* * *

Пыл сатирический умерь, Дабы не подводить отчизну! Сработанная плохо дверь (Особый путь к социализму) — Не прикрывалась. Удалось. Достигнуть плотника. (Элита!) Работает. Сопит. Авось Подладит чертово корыто! Свои сто грамм он поимел. Перед работою. Законно. Питье есть смазка гегемона, Чтобы в работе не скрипел. Пока он ковырял пазы И грохотал, как в преисподней, Малыш мой изучал азы Профессии почти господней. Вот плотник прикрывает дверь И ручку пробует оттуда. Малыш как заревет: — Не верь!.. Он запирает нас. Иуда! Тот двери распахнул и вспять. И как бы сдерживаясь в споре: — Чего орать? Чего орать? Я ж не могу не закрывать? Тогда хоть стойте в коридоре! Стоим. Он закрывает дверь. И малышу не страшно это. А плотник говорит: — Теперь Попробуем из кабинета. Вошел. Закрыл. Безумный крик: — И ты от нас не запирайся! Ах, непонятен мой язык? Тогда и вовсе убирайся! Тут плотник: — Черт вас подери! — Швыряет инструменты в сумку. — Чего столпились у двери! Или мальчишку убери! Или гони за вредность — рюмку! И смех и грех! Но детский взор, Быть может, видит тот простор Всечеловеческого братства, Где одинаковый позор: Что запирать. Что запираться.

* * *

Внезапно шлепнулся и в рев! И сквозь обилие капели Он как бы говорит без слов: — Куда ж вы, взрослые, глядели? Куда глядели вы? Куда? Вы! Вы! — переводя дыханье, — Ах, никуда?! Ах, никуда?! Так вот вам!.. — И — до заиканья! А там в глазах, на самом дне Обида горькая, немая: Я понимаю — больно мне. А вот за что? Не понимаю. И вдруг замолк! Жизнь хороша! Уже ручонками и телом К чему-то тянется душа: Зла не держу. Займемся делом.

* * *

К любому падает на грудь И обнимает, как знакомца. Жизнеприятельство. От солнца, От бульканья, от перезвонца Перепадает всем чуть-чуть. Так женщина после всего Ласкает близкого тихонько. Мужчина думает — его. Она ж, не зная ничего, Уже — грядущего ребенка.

* * *

Вода, как женщина, малыш, Таит идею оголенья. И вот сияющий голыш. Смущенное прикосновенье. Нет, нет… Не слишком горячо. Зачем-то высунул мизинчик. Доверился! Еще! Еще! Не то — Амур, не то — дельфинчик. То шлепнет по воде сплеча. То самого волнишкой смоет, Душ! Попадание прямое! Играет луч внутри луча. Как бы взаимно щебеча. Две чистоты друг друга моют! Не хочет из воды. Кричит! Аж выворачивает душу Мол, я — амфибия, мой вид (Ты понимаешь, троглодит?!) Еще не просится на сушу! Но как забавно! Каждый раз Накинешь простынь с головою, И вмиг замолк, притих, погас. Что там случается с тобою? Решил, быть может, в простоте: Тепло, темно… Ах, жизнь-плутовка! Несут куда-то в темноте… Я, значит, снова в животе. Из живота кричать неловко.