Паровоз из Гонконга
Шрифт:
— Посылочки, кстати, брать возбраняется, — не выдержав, укоризненно заметил кадыкастый и очкастый Савельев.
— Это подарок, — коротко сказал Андрей.
— От кого? — поинтересовался Василий Семенович.
— От брата, — ответил Андрей. Снова наступило молчание.
— Нет, не могут уехать
— От брата? — зычно переспросил Звягин. — Это как же получается? Иван? И тут наследил?
Все разом посмотрели на Ивана Петровича, он беззубо заулыбался сказать ничего не сумел.
"Папочка, папа, прости меня, папа…"
Рядом тренькнул паровозик, и Андрей, как ужаленный, передернулся Это действовал Горощук. Подобравшись к секретеру, он поднял желтую флягу и запустил механическую музыку. По глазам его, даже сквозь темные очки, новые, теперь уже с солидной роговой оправой, видно было, что «Егор» порядочно захмелел. Наблюдательности он, однако же, не утратил. Заговорщически дернув щекой, «Егор» вполголоса спросил:
— Часики-то — тю-тю? Уот юв гот? Что взамен?
— Раковины, — ответил Андрей, — контрабанда.
— Молодец, — сказал Горощук, — за правду хвалю. Ничего не надо бояться. — Он поставил флягу на место, музыка смолкла.
— Уязвимый ты, вот в чем твоя беда, — укоризненно проговорил он, глядя Андрею в лицо. — Настоящий мужчина должен быть невидим и свободен. Понял? Невидим и свободен.
И, внезапно утратив нить разговора, Игорь Валентинович ужасным голосом запел:
— "Царь-пушка кудрявая, тени длинных ресниц!.."
В это время зазвонил телефон. Звягин взял трубку, произнес могучее «аллоу», послушал, несколько раз повторил: "Да, да, да" и нажал пальцем
— Карета подана, — сказал он, обводя свою группу отеческим взглядом. — Напрощались, намиловались, пора и честь знать. Вопрос: кто сопровождает в аэропорт? Игорек, ты в форме?
— Так точно! — бодро отрапортовал Горощук. — Кто их породил — тот и проводил.
— Смотри у меня… — Звягин, как шалуну, погрозил ему пальцем. Задвигалась мебель, зашаркали ноги, зашелестели прощальные голоса:
— Всех благ. Счастливо долететь. Не раскачивайте самолет в воздухе. Не ходите по крыльям…
На все благоглупости Иван Петрович монотонным голосом отвечал:
— Спасибо, счастливо оставаться.
Он репетировал перед зеркалом эту реплику сегодня на рассвете. Получалось не очень хорошо: какое-то "счиловаться".
И — завертелось, как в любительском фильме, пущенном шутки ради в обратную сторону. Гаражный крюк на двери квартиры Матвеева, белый фургончик Филиппа и блекло-красная его куртка, улицы, замусоренные голубыми цветами, круто посоленный солнцем океан, затхлый туннель под гербовой дамбой, камышовые хижины, темнокожие люди у обочины, недостроенный аэропорт… Все пятятся, машут руками — и исчезают среди турникетов, там, где возникли из небытия месяц назад…
На меднотрубную карту мира Андрей успел-таки взглянуть. Никакой в ней мистики не было: в центре меркаторской развертки, там, где мы обычно помещаем благословенную Аравию, здесь был расположен Офир, и оттого материки, потеряв привычные очертания, расползлись по краям Вселенной, как разогнанные лучами солнца облака.
А "некоторый ракуш" на таможне все равно отобрали.