Партитура преступления

Земский Крыстин

Врона вернулся через минуту.

— Уже установили. Двадцать третьего в Древницу привезли некоего Вацлава Вардецкого в состоянии буйного помешательства. Врач, направивший пациента в больницу, — Валь. Это может быть Бежан. Какое счастье, если это он! — воскликнул Врона, забыв, что стоит перед начальником.

Зентара не призвал его к порядку, напротив, он повторил:

— Какое счастье, если это Бежан.

Зентара позвонил доктору Могельскому и немедленно послал за ним машину. Доктор приехал, Зентара закрылся с ним в своем кабинете. Беседа с Могельским выяснила все дело до конца. «Но как его оттуда вытащить?» — ломали они голову.

Придется подождать еще целый день.

«Но самое главное, что он жив, что с ним ничего не случилось», — вздохнул с облегчением Зентара.

ГЛАВА 25

Бежан потерял надежду. Прошло уже три дня. Три дня, которые показались ему вечностью. Его угнетало чувство собственного бессилия. Когда он очнулся после обморока, то оказалось, что его снова привязали к кровати. Отвязывали только на время еды.

— Ничего не поделаешь, — ответил врач, которого Бежан умолял развязать его. — Иначе вы снова попытаетесь встать, а это опасно для жизни.

От назначенного лечения его спас обморок. Бежан панически боялся этой «медицинской помощи». Он был здоров, а вот что будет после лекарств... Он вспомнил провал в памяти после первого укола Валя, последствия второго укола — кошмары, болезненный страх и чувство падения в бездонную пропасть. Потом обморок, когда он попытался встать с кровати. Его охватил страх.

«Они тут прикончат меня. Это хуже смерти. — Впервые в жизни он испытывал страх, которого не мог побороть. Каждый скрип двери ввергал его в панику. — Сейчас начнут лечить... А если я и в самом деле сойду с ума?!» Он лихорадочно искал возможность спасения. Искал и не находил. Разговоры с лечащим врачом только усиливали чувство страха. «Он относится ко мне как к сумасшедшему, а может, после этих уколов я и впрямь свихнулся», — думал он, стараясь припомнить какие-то подробности, связанные с расследованием последнего своего дела. И когда натыкался на провалы в памяти, приходил в такое отчаяние, что не мог спать. Снотворных, которые ему предлагали, не пил. Наоборот, сопротивлялся, вызывая изумление врача.

— Вам надо отоспаться. И сразу станет легче. Это совершенно безвредное средство, — уговаривал его врач.

— Нет, не хочу! — почти кричал он. — Ни за что!

— Да ведь это же не яд, — пошутил доктор. — Никто не собирается отравить вас.

Безумный блеск в глазах пациента убедил врача в том, что именно этого и боится больной.

— Шизофрения, а также симптомы мании преследования, — докладывал затем лечащий врач заведующему отделением. — Он все время боится. Во всем видит заговор, ловушку. Боится есть, боится принять снотворное. Он очень истощен. С курсом лечения придется пока подождать.

Заведующий отделением сам осмотрел Бежана и подтвердил диагноз. Его убедили хаотические объяснения больного, который упрямо твердил, что он работает в милиции и что его загнали в ловушку.

В кабинет заведующего отделением вошел заместитель директора больницы Лапицкий.

— У вас, кажется, сложности с новым пациентом? Мне хотелось бы узнать кое-что о нем. — Заметив удивление заведующего, Лапицкий объяснил: — Им интересуется доцент Могельский. Это его пациент. Он звонил мне и предупредил, что приедет взглянуть на него после обеда.

— Как это, его пациент? Больного к нам направил доктор Валь.

Заместитель директора пожал плечами:

— Может быть, Валь перехватил у него пациента, а Могельский хочет вернуть его?

— Но я через полчаса должен ехать в Варшаву.

— Ну и поезжайте. Я заменю вас. Только оставьте историю болезни, я хочу посмотреть ее перед приездом Могельского. Каково состояние здоровья пациента?

— Он очень слаб. Отказывается от пищи, — объяснил

заведующий Лапицкому и вышел из кабинета. В дверях он чуть не столкнулся с высоким худощавым мужчиной. Заведующий извинился и побежал к выходу — его уже ждала машина.

Лапицкий тепло поздоровался с гостем. С доцентом Могельским они были знакомы давно. Еще со времен Варшавского восстания, когда оба, тогда еще молодые врачи, помогали раненым повстанцам Старого Мяста. После войны они виделись редко. Лапицкий работал в Древнице, Могельский — в Варшаве. Работа, семьи — все это не давало возможности встречаться часто. Но дружба осталась.

Сейчас Могельский просил о помощи — во имя этой дружбы. Он объяснил ситуацию и представил план действий.

Они поняли друг друга с полуслова. И вместе пошли к больному.

Бежан вздрогнул, услышав скрип открываемой двери. Поднял глаза на вошедших, и исхудавшее лицо его осветила улыбка:

— Доктор, спасите меня! — прошептал он.

— Я за этим и приехал, — сказал Могельский. — Ну и кашу вы заварили. Зентара рвет и мечет.

Через несколько часов Бежан и Могельский ехали в Варшаву.

ГЛАВА 26

— Я — «Янина», я — «Янина», вызываю «Эву», вызываю «Эву», — прозвучали в эфире позывные.

Бежан нажал кнопку одной из раций, установленных в кабинете,

— Я — «Эва», я — «Эва». Прием.

— Докладываю. Объект вошел в подъезд. Братская, двадцать. Его ведет Зенон. Объект произвел какие-то манипуляции около списка жильцов. Зенон остался в подъезде. Объект вышел, движется в сторону Хмельной. Прием.

— Зенону оставаться на месте и ждать, пока его сменят. Пусть следит за каждым, кто заинтересуется списком жильцов. Проверить, не оставил ли объект чего-нибудь. Не спускать глаз с объекта. Жду дальнейших донесений. Конец связи.

По другой рации он отдавал приказы.

Список жильцов и всех, кто к нему приближался, надо было взять под постоянное наблюдение. Первый конкретный след. След, который мог повести дальше. До сих пор нити то и дело обрывались. Наблюдение за Норбертом Коном пока не дало никаких результатов. Может быть, эта визитная карточка в столе Валя оказалась случайно?

За последние три дня о Норберте Коне была собрана обширная информация. Сын лодзинского фабриканта, в 1939 году вместе с родителями поехал на лето во Францию, там их застала война. Во время оккупации Франции Коны нажили состояние, спекулируя на черном рынке. Похоже, торговали и с немцами. В Вену, где они поселились после войны, родители Кона приехали уже богатыми людьми. Старый Кон открыл в 1947 году антикварный магазин. Известно, что он скупал нелегально вывозимые из Польши картины и антиквариат. Предприятие его процветало. Удачливый торговец часто выставлял свои покупки на международных аукционах и зарабатывал огромные деньги на произведениях искусства, нередко купленных за бесценок. Их охотно скупали американские коллекционеры и разбогатевшие после войны торгаши, которым такого рода приобретения придавали вес в обществе. Так что через несколько лет Кон уже имел две виллы и располагал целой сетью расторопных агентов, которые выискивали и направляли в его магазин тех, кто, бросив родину, вывозил на Запад на продажу не только информацию, но и бесценные сокровища народной культуры. Среди таких людей оказались и вербовщик разведывательного Центра Шаронь, и несколько других агентов Гелена. Сам Кон, как было установлено, не поддерживал непосредственных контактов с Центром Гелена. Однако помогал его людям и направлял к ним клиентов, попавших в его магазин. «Они, — уверял он только что прибывших поляков, — помогут вам устроиться в новой жизни».