Партия расстрелянных
Шрифт:
Эта кампания была завершена постановлением ИККИ о роспуске польской компартии. Ознакомившись с проектом постановления, Сталин заявил Димитрову: «С роспуском опоздали года на два. Распустить нужно, но опубликовывать в печати, по-моему, не следует» [752].
В «Воззвании польских большевиков-ленинцев по поводу роспуска КПП и польского комсомола» говорилось: «Разгром КПП — это следующее звено в цепи сталинских преступлений, это дальнейший шаг в победоносном движении термидорианской контрреволюции, огнём и мечом уничтожающей старое революционное поколение — не только русское» [753].
Аресты и расстрелы немецких эмигрантов в СССР начались в 1934 году. В годы великой чистки были арестованы член ЦК
В январе 1937 года первый секретарь Саратовского обкома ВКП(б) Криницкий сообщал Сталину, что в республике немцев Поволжья «разоблачена контрреволюционная троцкистская организация, в руководящем ядре которой были бывшие члены Компартии Германии» [754]. Главой этой организации был объявлен В. Леов-Гофман, бывший руководитель Союза красных фронтовиков — военизированной организации КПГ, созданной в 1925 году для защиты рабочих собраний и демонстраций.
Одним из репрессированных лидеров германской компартии был Гейнц Нейман, которому в 1936 году был поручен перевод стенографического отчёта о первом московском процессе. Как вспоминала его жена М. Бубер-Нейман, после завершения этой работы он сказал: «„Я тебя заверяю, что если они предадут меня публичному процессу, то я найду силы для крика: “Долой Сталина!” Никто мне тогда не помешает“. После недолгого молчания он добавил: „Что только могут сделать эти собаки с людьми?!“… После этого ночного признания он впервые заговорил о самоубийстве» [755].
В начале 1937 года Нейманы получили от своего друга, находившегося в Испании, письмо, которое поначалу показалось им странным. В нём содержался текст шлягера, который якобы в то время пела вся Европа. В тексте было бессмысленное предложение: «Поэтому возьми горячий утюг и придави им бумагу». Поняв, в чём дело, Нейман «проявил» потайной текст и прочел: «Пусть вы всё потеряете, но вам нужно попытаться покинуть Советский Союз, пока не слишком поздно. Но никогда, ни в коем случае вам не следует приезжать в Испанию, ибо там тоже свирепствует НКВД» [756]. Через два месяца после получения этого письма Нейман был арестован.
По-иному сложилась судьба другого видного деятеля КПГ Вилли Мюнценберга, ставшего известным во всём мире после организации им в Париже и Лондоне контрпроцесса о поджоге рейхстага. В октябре 1936 года Мюнценберг по вызову руководства Коминтерна прибыл в Москву. Рассказывая о своих московских встречах с ним, Бубер-Нейман писала: «Процесс против Зиновьева вселил в Мюнценберга сомнения, в то время как начало гражданской войны в Испании стало для него источником надежды». Вскоре после приезда Мюнценберга вызвали в ИККИ на допросы. «После первых допросов Мюнценберга охватило чувство, как будто он уже попал в руки НКВД. Достаточно было лишь нескольких дней пребывания в Москве, чтобы Мюнценберг и Бабетта (сестра Бубер-Нейман и ближайшая сотрудница Мюнценберга.— В. Р.) почувствовали такой же панический страх, который держал в своих когтях многие тысячи людей в этой стране… Сразу же возле него образовался вакуум. Его избегали, как прокажённого. Его немногочисленные друзья прокрадывались к нему в гостиницу лишь под покровом ночи» [757].
Спасло Мюнценберга лишь то, что Сталин издал секретный указ об отправке советского оружия и специалистов в Испанию. Тольятти заявил, что Мюнценберг незаменим для выполнения этого задания, поскольку у него, как ни у какого другого функционера-коммуниста, имеются необходимые связи в Европе. После возвращения в Париж Мюнценберг порвал с Коминтерном и опубликовал серию антисталинских статей.
О масштабе репрессий над немецкими политэмигрантами свидетельствует докладная записка руководителя службы учёта,
Описывая атмосферу, царящую среди немецких эмигрантов, Дитрих замечал: «Настроение определённой части товарищей исключительно возбуждённое. Они потрясены и подавлены многочисленными арестами. Если они встречаются друг с другом, то спрашивают: „Ты ещё жив?“»
«Некоторые жёны арестованных покончили жизнь самоубийством,— сообщал Дитрих.— Часть жён и детей арестованных в буквальном смысле слова голодают… После того, как часть товарищей была командирована в Испанию, некоторые их жёны приходили и сообщали, что их навещали из НКВД, чтобы арестовать мужей» [758].
На IX съезде СЕПГ (январь 1989 года) было сообщено, что в Советском Союзе погибли по меньшей мере 242 видных деятеля германской компартии [759].
Уже в начале 1937 года было арестовано большинство австрийских шуцбундовцев — членов социалистической военизированной организации «Шуцбунд», после поражения антифашистского восстания в 1934 году эмигрировавших в СССР и встреченных здесь как герои.
Из более чем трёх тысяч болгарских эмигрантов был репрессирован каждый третий. В сталинских тюрьмах и лагерях погибло 600 болгарских коммунистов, составлявших наиболее активные кадры БКП [760].
После того, как волна репрессий пошла на убыль, Г. Димитров и лидер болгарской компартии В. Коларов предприняли известные усилия для вызволения своих товарищей по партии. В феврале 1941 года Димитров направил секретарю ЦК ВКП(б) Андрееву список 132 арестованных болгарских эмигрантов, дела которых, по его мнению, следовало пересмотреть, поскольку «на основании имеющихся у нас данных об этих людях никак нельзя считать их способными на совершение антисоветских и антипартийных поступков». Димитров упоминал и о том, что множество дел, необоснованность которых давно и бесспорно установлена органами прокуратуры, остаются не ликвидированными, и осуждённые по ним продолжают находиться в лагерях. Он просил Андреева способствовать «прекращению, по крайней мере, дел тех политэмигрантов, которые являются на языке прокурорских работников явно „липовыми“». Такой же характер, по словам Димитрова, носили дела многих арестованных немцев, австрийцев и т. д. «Вопрос идёт,— подчёркивалось в письме,— не только о реабилитации и спасении невинно страдающих людей, но и о возвращении к полезной работе и к боевой деятельности против наших классовых врагов в капиталистических странах преданных кадров братских коммунистических партий» [761].
После войны Димитров обратился к Сталину с просьбой об освобождении 29 болгарских коммунистов «для крайне необходимой работы в интересах партии». Данный вопрос был передан на рассмотрение министра госбезопасности Абакумова, который в записке, направленной в Совет Министров СССР, указал: «В связи с применявшимися в ходе следствия методами физического воздействия к большинству из арестованных выпускать их за границу в настоящее время нецелесообразно» [762].
Вместе с тем Димитров и Коларов ничего не сделали для спасения болгарских оппозиционеров (группа Искрова), которые критиковали политику ЦК БКП.