Партизан: от долины смерти до горы Сион, 1939–1948
Шрифт:
Германская армия вошла в городок на следующий день. Она двигалась из Вильно на Полоцк. Я вышел поглядеть, что творится в городе, издалека видел танки и машины, катящие по главной улице Вильно. На обочинах стояли группы литовцев и поляков и восторженно приветствовали германские войска. В разных местах виднелись вооруженные литовцы в военной форме, с белыми повязками на рукавах. Большинство евреев закрылось в домах, меньшинство глядело на происходящее издалека, в щели жалюзи и ставен. Я остановился в ста метрах от главной улицы, прижался к деревянному забору и следил за происходящим. И тут я оказался свидетелем жестокой картины. По дороге в городок со стороны Ново-Свинцяна появился мотоцикл с коляской, на котором было три человека. Мотоцикл с большой скоростью несся прямо на главную улицу. С мотоцикла нельзя было видеть, что творится на главной улице из-за изгиба шоссе. Мотоцикл приблизился ко мне, и я видел лица сидящих на нем. За рулем сидел немец, и два остальных пассажира были советскими офицерами. Я кричал в их сторону и махал
Застыв, я долго глядел в щель забора на тела убитых, которые минуту назад были живы. Я просто не чувствовал, что слезы текут у меня из глаз. Я видел много убитых во время осады Варшавы, но впервые в жизни увидел, как расстреливают людей. Их тела два дня валялись на улице, пока немецкие солдаты не приказали евреям похоронить убитых в поле, рядом с домами. Позднее нам стало известно, что случилось с двумя советскими офицерами. В шести километрах от городка они взяли в плен немецкого мотоциклиста. Сами они водить мотоцикл не умели, и приказали немцу управлять им. Они решили проехать через городок, ибо это был самый короткий путь на восток, но не знали, что в городке уже находятся немцы, которые удовлетворились расстрелом пяти пленных, а два офицера сумели скрыться.
С приходом немцев литовцы взяли власть в городке в свои руки. Они создали городской совет по ведению дел, и местную полицию. Воинское подразделение литовского корпуса Красной армии вошло в городок, являясь частью самостоятельной литовской армии. Городок был украшен знаменами Литвы и Германии. Поляков литовцы не включили ни во властные структуры, ни в полицию, ни в армию. Германская армия назначила военного коменданта округа, и так же по всей Литве. В Ковно было создано временное литовское правительство, которое надеялось на то, что будет признано немцами. Литовцы полагали, что немцы им вернут независимость в знак признательности за их восстание против Красной армии и готовности присоединиться в качестве союзников Германии в войне. Надежды литовцев не оправдались. Литовское правительство немцами признано не было, и спустя месяц были распущены все государственные учреждения, которые были созданы литовцами, включая и правительство Литвы. Литовцы остались на своих должностях только на муниципальном уровне. Литовская армия также была распущена, и некоторые ее подразделения перешли под командование германской "полиции безопасности", главным образом, для акций против евреев. Политика расширения жизненного пространства Германии видела в странах Прибалтики территории для германского заселения, и в таком плане не было места литовской независимости. И, несмотря на это, литовцы хранили верность германскому режиму до конца.
Ненависть литовцев к евреям вырвалась наружу в полной силе. Евреев избивали на улицах, грабили их дома, вынося оттуда все, что попадалось под руку, евреев хватали и везли на каторжные работы, и там издевались над ними и избивали. В дни начала июля большая группа вооруженных литовцев пришла в район проживания евреев, и начала хватать их. В наш дом вошли литовцы и погнали меня на улицу, где согнано было около 40 евреев, также выгнанных, как я, из своих домов. Всех нас повели в полицейский участок. Спустя полчаса появился литовский офицер, и попросил у полицейских двух человек для работ. Выбрали меня, как самого молодого, и самого старого еврея в группе. Литовский офицер привел нас к своему дому и приказал убрать двор. Мы поработали несколько часов, после чего он "угостил" нас тумаками и велел идти домой. Люди, которых захватили с нами, домой не вернулись. На следующий день нам стало известно, что людей этих увезли из городка в неизвестном направлении. По городку пронесся слух, что их повезли работать на аэродром около Полоцка. Время от времени появлялись крестьяне и рассказывали, что видели этих людей, работающих в германском воинском подразделении в Белоруссии, и те просили послать им разные вещи через этих крестьян. Только спустя несколько месяцев стало известно, что людей этих сразу же увезли недалеко от города, к селу Церклишки, и там всех расстреляли. Случай спас меня.
Германские власти в городке опубликовали декреты, касающиеся евреев. Они, все, как один, обязаны были зарегистрироваться, носить белую повязку на рукаве. Им запрещалось менять место жительства. Им строго вменялось передать властям свои радиоприемники.
Я работал с еще десятью евреями по починке шоссе на Ново-Свинцян. В середине июля, в то время, когда мы шли на работу, нас остановили литовские полицаи, но отпустили после того, как мы показали им удостоверения о том, что мы работаем на починке шоссе. Нам стало известно, что утром увели из домов и схватили на улицах работоспособных евреев. Позднее мимо нас проехали по шоссе на Ново-Свинцян грузовики, полные мужчин из нашего городка, арестованных утром. Сильная охрана из немцев и литовцев сопровождала их. Вернувшись с работы, мы узнали, что было взято сто евреев, и среди них были два моих родственника. Угнанные люди составляли большую часть молодых мужчин городка. Литовцы сказали, что везут их на работу, и они вернуться через месяц, когда их сменят другие. Но все они были расстреляны в тот же день недалеко от Ново-Свинцяна. Немцы, которые проводили эту "акцию", были солдатами "эйнзацгрупп" (групп действия).
Сообщения с фронта были угнетающими. Оккупирована был Латвия, большая часть Эстонии, вся Белоруссия, и в середине июля немцы стояли на подступах к Смоленску — по пути к Москве. Так же и на Украине они вторглись на сотни километров. Взяли в плен сотни тысяч советских солдат и большое число техники, целые советские армии были разгромлены, продвижение немцев продолжалось. Единственным нашим источником новостей были немецкие и литовские газеты, которые нам удавалось иногда добыть.
В один из вечеров, перед наступлением комендантского часа, пришел ко мне Моше Шотан, мой сосед, и шепотом сообщил мне тайну: он вместе с Ишикой Гертманом спрятали приемник на чердаке дома, в котором они живут, и слушают новости из Москвы. По его словам, несмотря на продвижение немцев, о котором сообщает московское радио, Красная армия мужественно сражается, немцы остановлены под Смоленском, советский народ мобилизует все свои силы для продолжительной войны.
Вечером, после наступления комендантского часа, я выскользнул из дома и пересек улицу Ново-Свинцян, по ту сторону которой был дом Моше, взобрался по лестнице на чердак, где меня ждали Моше и Ишика. Приемник был спрятан среди старых вещей. Я стоял сбоку в полной темноте, пока Моше и Ишика укутали себя и приемник в три одеяла, и стали слушать новости из Москвы. Я стоял в метре от них и с трудом различал шорохи, идущие из-под одеял. Я ждал с нетерпением, когда смогу проскользнуть под одеяла и слушать. Я слегка дрожал от страха. После нескольких минут, которые показались мне вечными, Моше вылез из-под одеял и жестом показал мне забраться под одеяла и слушать. Он остался снаружи.
Новости уже закончились, передавались комментарии. Я прилип к приемнику и с напряжением слушал. Прием был не совсем четок, и я старался различать каждое слово. Диктор говорил о первом выступлении Сталина после нападения на Советский Союз. Мы, конечно же, слышали об этом выступлении в начале июля, в котором Сталин говорил о создавшемся положении, объяснял, с чем связаны успехи германской армии, совершившей внезапное нападение, изложил стратегию войны Советского Союза. Диктор время от времени цитировал отрывки из выступления Сталина. Он говорил о политике "выжженной земли", целью которой было — ничего не оставлять врагу — продукты, скот, сырье. Все, что невозможно вывезти, следует уничтожить. Но больше всего меня взволновали слова Сталина, приведенные диктором. И главное в них я запомнил на все годы: "Следует создать на оккупированных территориях партизанские отряды для борьбыс врагом. Следует взрывать и разрушать шоссе, мосты, телефонные линии, телеграф, поджигать вражеские склады, создать на оккупированных территориях невыносимые условия для врага и для тех, кто с ними сотрудничает, уничтожать все, что в их руках". В темноте, под одеялом, я не видел Ишику, но чувствовал дрожь его тела, как и собственную дрожь. Эта передача родила в нас много мыслей и зажгла наше воображение. Впервые, с начала войны, я услышал понятие — "партизанская война", — как призыв к немедленному действию.
Передача закончилась, но мы еще долго сидели в молчании на чердаке, и каждый был погружен в свои мысли. Тишина стала над городом. Один за другим мы спустились с крыши, товарищи мои пошли по своим домам. Я прислушался, нет ли голосов полицейского патруля, время от времени проходящего по улице. Все было тихо, я быстро перебежал улицу и через минуту был дома. Не ответил на вопрос сестры, где я был. Моше рассказал мне, что в один из вечеров они сумели поймать "Голос Иерусалима", и даже привели Юдку Шапиро, который владел ивритом и слушал передачу. Они надеялись услышать слова, обращенные к евреям под нацистской оккупацией, слова поддержки, надежды, но передача на иврите была похожа на передачи из Лондона. В эти трудные дни слушание радиопередач из Москвы, Лондона и Иерусалима было лучом света в кромешной тьме, окружающей нас.