Партизан

Найтов Комбат

Зато со вспомогательными подразделениями все складывалось просто отлично: партизанский отряд – это, в первую очередь, подсобное хозяйство, ведь централизованного снабжения здесь не предусмотрено. На эти работы в армии идут неохотно, за ними приходится следить и самому командиру, и старшинам. Здесь же люди с охотой брались за это дело, понимая, что работают на общее дело. От них зависит боеспособность людей. А у большинства присутствующих это – основная специальность, и учить этому не требуется. Колхоз передал своим людям в лес и скотинку, и инструменты, кое-какие стройматериалы и тягловую силу, благо что конеферма у него тоже имелась. МТС в этих местах только-только начали создавать, основной рабочей скотинкой была лошадь. Нашлись умельцы и упряжь делать, и кожу дубить, и ремонт-пошив обуви и одежды организовали. А так как все друг друга знают, то загрузили этими вопросами всех местных умельцев. Из Лиды наши «снабженцы» добыли хаки и камуфляж для маскировочных комбинезонов. По первым образцам, которые мы соорудили с литовцами, распотрошив стандартные маскхалаты, найденные мной в генеральской «эмке», наладили пошив «лешаков», рюкзаков, разгрузок. Местный еврей-сапожник начал выпуск «ичигов», сапог на мягкой подошве, подарке безвестного генерала, здорово меня выручивших в момент, когда ходил практически босиком с распухшей ногой. Такие сапоги позволяют в лесу ходить бесшумно. Заранее начали собирать лыжи и готовить крепления для них. Озаботились и ватниками, и теплыми спальными мешками для бойцов. Так как в отряде были все из одного села, то военный коммунизм построили мгновенно, никаких «500 дней» не понадобилось. Ну, а тех, кто не хотел помогать отряду, брали на заметку и подвергали обструкции. Сельчане это здорово умеют делать. После этого – хоть отселяйся. Привыкшие жить за счет собственного хозяйства, люди не испытывали неудобств от такой жизни. Собственно, для них это было примерно одинаково: что жить в лесу, что в собственном доме. С единственной разницей: нары вместо кровати. Но и этот вопрос удалось решить

за счет пионерского лагеря на озере Белом. Понятно, что в этом году из Гродно сюда никого не привезли после первой смены. Навестили сторожа и коменданта, и, в обмен на подписанное мной воинское требование, в пользу отряда они передали все постельное белье и кроватные сетки со спинками, позволяющими создать даже двух-и трехъярусные спальные места. Там же разжились рюкзаками, котелками армейского образца, фляжками, двумя полевыми кухнями, большими кастрюлями, бочками, радиоаппаратурой, паяльниками, припоями, различными инструментами, тем, что использовали пионеры для кружков по моделированию, и тому подобного. Главным приобретением стал «радиокласс» с большим количеством наборов для создания простейших приемников и передатчиков. Я обнаружил в этих наборах простейшие диоды Шостки, предтечу современных полупроводниковых приборов, откуда есть пошла вся радиоэлектроника. С помощью этого «класса» радиофицировали наряды и секреты, правда, в одностороннем порядке, но я еще поломаю голову, как создать усилители на основе этих кристаллических детекторов. Основа – есть, остальное – приложится. Сдав нам имущество, завхоз и два сторожа лагеря, хоть и были городскими, из Гродно и Минска, попросились в отряд. Завхоз был даже с боевым опытом, воевал на финской, а оба сторожа служили в РККА в Гражданскую. В годах, но военный опыт не пропьешь. Старослужащих насчитывалось уже 50 человек, так что костяк у отряда есть, хотя их требовалось переучить: в армии не учат действовать в тылу врага. А еще мне требовался толковый артиллерист. Орудия и минометы были, а вот ни одного артиллериста не было, не считая меня самого, но разорваться на несколько частей я не мог, хотя и уделял артбатарее должное внимание. Этим вопросом я озадачил Кузьмича, который в середине июля привел в отряд бывшего штабс-капитана царской армии Юрия Ивановича Алексеева, который вначале стал командиром батареи, а затем вырос до начальника штаба отряда. С немцами он воевал еще в ту войну. Некоторое время служил в Красной Гвардии, но, после оккупации этих мест Польшей, осел на земле. У него довольно большое хозяйство в Привалках, но немцы выкатили ему такие налоги, что он ушел из хутора к дочери, а оттуда в отряд. Первой операцией, которую он спланировал, стал перегон в отряд всей своей живности, и он обеспечил нас картофелем. У него под ним было 250 гектаров земли, имелись четыре трактора, колесных, американских, и все это в 9 километрах от нашей второй базы. Мы ему, конечно, помогли с эвакуацией его имущества, а затем еще и всю картошку собрали всем отрядом. Рейху ни одной картофелинки не досталось. Часть его ушло на разного рода взятки, часть на оплату труда в организованном им товариществе. Так он замаскировал свое хозяйство уже в БССР. Урожай мы складировали в местах, куда гитлеровцы попасть не могли. В артиллерийском плане он малость приотстал от жизни, новые буссоли и артиллерийские прицелы он не знал, но нескольких уроков ему хватило, опыта у него гораздо больше, чем у меня, я занимался в основном корректировкой огня, а не его расчетами. Знал, как это делается, но это было так давно… Благодаря Юрию Ивановичу и его тракторам смогли завести и доставить в отряд брошенный в лесу на переправе у Хомутовки, застрявший в реке Т-34. Для этого, правда, пришлось разоружить и частично расстрелять полицейскую управу в Глушнево, так как другого пути доставить его в отряд не было. Несколько человек из этой управы оказались несговорчивыми и отказывались закрыть глаза на то, что танк пройдет по плотине Соломянского водохранилища. Пришлось самим закрывать им эти самые глаза. Взяли ночью, в ножи, тихо и без стрельбы. Танк требовался для того, чтобы окончательно решить вопрос с обороной против Кобелей. Да и глушневские лишними не будут. Соседи, как-никак. В общем, ценного специалиста приобрели.

Полицейская управа у южных соседей пополнилась нашими людьми, и мы стали полновластными «хозяевами» местных угодий. Выручало и то обстоятельство, что «немецкая граница ответственности» была в этих местах здорово размыта пока. Один округ Пруссии считал, что это происходит в другом округе, так как эта часть района была передана округу Литва, куда вела единственная дорога, которую мы перекрыли. Мосты на Соломянке были разрушены, а насыпь железной дороги не давала немцам с севера пройти южнее. «Гродненских немцев» мы пока не беспокоили, ну, убили одного командира их айнзацкоманды на пьянке. Они провели карательную операцию, в ходе которой, для устрашения, расстреляли восемь человек из состава полиции, бывших уголовников, которых привел в Стриевку ныне покойный Тимоха. Айнзацкоманды набирались из состава немецкой полиции, они «приблатненных» на дух не переносили. И никого из гродненской тюрьмы они не выпускали, воспользовавшись суматохой и боем, уголовники сами оттуда утекли, может, и помог кто? Кто его знает? Так как бургомистр, фольксдойче, пожаловался эсэсовцам на постоянные пьянки и дебоши полицейских, с частой стрельбой, грабежами и насилиями, их и признали виновными во взрыве гранаты. Тело водителя, с перерезанным горлом, никто не нашел, оно в болоте утонуло вместе с «кубельвагеном». А тряпичное гранатное кольцо я в комнату принес и надел на палец Тимохи. «Несчастный» случай, неосторожное обращение с оружием. Гать, по которой ходили наши помощники, я просто разобрал, подсунув бревна под настил с нашей стороны. Никаких мин я там не устанавливал, так как пацанята запросто могли сунуться проверить лагерь, и подорвались бы.

Так что на юге было пока тихо, если это так можно назвать. Нет. Они здорово взялись за район Волковыска и округу вокруг Гродно. Чистили все и вся, но силенок у меня было откровенно мало. Принять последний и решительный я мог, если бы меня прижали, но в конце июня я предпочитал в бои не ввязываться и от противника ускользать. Ни людей, ни толком боеприпасов не было. Все это пришло позже, когда новые бойцы прошли школу молодого бойца, а старослужащие восстановили свои навыки и приобрели новые, и когда сформировали первую роту и разведвзвод, вот тогда мы и провели операцию в Глушнево. Убрали всего четырех отморозков, этого оказалось достаточно, чтобы начать комплектацию второй и третьей роты. Люди здесь в военкоматы просто не успели. Речь Молотова они слушали тогда, когда немецкие танки были уже восточнее этих мест. Желающих воевать хватало, не было организующей силы, не хватало вооружения и обмундирования. Ведь даже на организованных закладках никто не появился. Немцы прошли южнее и севернее этих мест, окруженцы спешили на восток, а беженцы, попав под обстрелы и бомбежки с воздуха, поворачивали обратно, надеясь, что обойдется, и Красная армия, могучим ударом, их освободит в ближайшую неделю. О том, что это произойдет через три года, знал в этих местах только я. Но толку от этих знаний?

17 июля в Гродно была успешно осуществлена первая диверсия. На одноколейный путь одновременно с двух сторон, днем, путем принудительного переключения семафора, навстречу поезду с немецкими ранеными был направлен поезд с боеприпасами и личным составом для группы армий «Север». Минус два паровоза и 18 вагонов. Диверсию осуществляла подпольная группа станции Гродно, но никто из железнодорожников не пострадал: искали мифического электрика, подключившего за три дня до этого, по выписанному немецким инженером наряду, какой-то провод на восьмом по счету столбе от семафора. Провод он подключил просто великолепно, оставив его высоко на столбе, но прикрепив к нему химический контактор, который через три дня перемкнул его и зажег зеленый свет точно в необходимое время. Лампу на фонаре, по наряду, он заменил, о чем свидетельствовала подпись инженера на наряде. Больше этого «электрика» никто не видел. Немца даже не наказали. Бригадир электриков был тоже немец, а вот состав бригады у него менялся часто в течение двух недель. Этим и занимался руководитель группы Николай Богатырев. Немца приучили к тому, что люди у него меняются каждый день.

Мы тоже готовились внести свою лепту в это благородное дело: доставить максимум удовольствия противнику, заблокировав грузовые перевозки. Дело было за малым: требовалось собрать и испытать радиовзрыватель. Плюс сделать быстросборную мотодрезину, на основе имеющихся на опустевшей коровьей ферме дрезин для перевозки кормов. Впрочем, с них сняли только чугунные колеса с подшипниками. Раму сделали из угольников в кузне. Так как все двигатели были на строжайшем учете и каждый из них выполнял свою работу, то решили обойтись халявой в виде авиационных ракет РС-132, добытых в брошенной автоколонне у деревни Голейцы. Там же, с трех брошенных неисправных «чаек», были сняты ЭСБР-3п(р) и направляющие для ракет РО-132, вместе с аккумуляторами (несколько человек из «крайнего» набора служили в авиации вооруженцами, имели представление: как и что снимать, а воентехник Дедович служил на полигоне «Арсенала» в Ленинграде, где создавались и испытывались эти ракеты, он и предложил эту схему). Несколько дней готовились и записывали расписание движения поездов. Я же занимался только радиовзрывателем.

Нашли дырочку, обеденную, когда никто по дороге не ездит. В то время немцы еще не озаботились охраной железной дороги, и массовую вырубку лесов вдоль дороги начали позже, когда понесли серьезные потери в подвижном составе и в рельсовом хозяйстве. Здесь же бойцы поставили на рельсы колеса, уложили на них раму с ракетными орудиями (установка для пуска ракет), навесили ракеты, положили подготовленные 50-килограммовки немецкие и немецкую же радиостанцию, присоединили к РО провода от ЭСБР-3п(р), спокойно растолкали дрезину, а техник Дедович повернул ключ на залп и нажал на кнопку запуска. Хорошо еще, что ограничились всего четырьмя ракетами, иначе бы наша установка взлетела. Я ее увидел, когда ракеты свое уже почти отработали, выглядело это впечатляюще! Мостик через речку Ула рухнул, переломленный пополам, а через несколько десятков секунд в нее

нырнул паровоз с парой вагонов, остальные там не поместились, просто упали под откос. И опять диверсия была совершена на территории округа Литва. Это, видимо, послужило последней каплей, и из Кобелей прислали человечка, который передал, что «к ним прибыл ревизор», в виде немецкой жандармской роты. Хорошенько расспросив его: кто и где остановился, мы выкатили свои «козыри». С таким немцы еще точно не сталкивались. Здесь первую скрипку играл Юрий Иванович. Немцы разворачивали артиллерийскую батарею между Кобелями и урочищем Даржинели. С вершины высоты 124, где у нас был развернут наблюдательный пункт, наши наблюдатели точно привязали к местности немецкие позиции, а Юрий Иванович, при помощи обыкновенных деревянных ящиков, прикрепленных к минометным треногам, отправил туда 60 РОВС-132, перемешав там все с дерьмом: и пехоту, и грузовики, и батарею 150-мм sIG 33. Пришлось временно разминировать дорогу, чтобы утащить уцелевшие трофеи к себе. Тогда я впервые встретился с Алексисом Адриевичусом, старостой села, это он прислал гонца, что немцы прибыли по нашу душу. Немцы были добиты все, били мы не из своего расположения. Район боя проверили на предмет наличия хвостовых частей ракет и утащили их с собой. Но всех людей из Узбярэже все равно пришлось уводить в Русскую пущу. Сделали мы это достаточно вовремя. Через три дня деревню накрыли огнем с той стороны железной дороги, огонь корректировал «хеншель», деревни просто не стало. Единственный крупнокалиберный пулемет в этом деле не помощник. Немцы еще раз сунулись в лес между Кобелями и Узбярэже, но, понеся серьезные потери от снайперского огня, мин и ловушек, отошли. Неделю они вели беспокоящий огонь, пока мы готовили им ответ на той стороне железной дороги. Били они с обратных склонов высоты 131, господствующей в этих местах. Задействовать немецкие 150-мм орудия днем мы не могли из-за авиации, поэтому корректировщики добирались туда долго. В начавшейся ночью дуэли выиграли мы, так как поддержали наших артиллеристов снайперским огнем, вызвав детонацию боезапаса на позициях немцев. Впрочем, у нас появилась связь с командованием, которое приказало нам покинуть эти места. Трактора и танк давали нам возможность утащить с собой всю артиллерию, и мы ушли за Котру без потерь, причем через Кобели. То есть растворились в лесах, оставив небольшие заслоны, для того, чтобы быть в курсе событий, и в случае чего вернуться. Немцы и литовские «стрелки» побывали в Узбярэжах. Сунулись в лес, нарвались на мины, вернулись тем же путем, что и пришли, и записали себе уничтожение нашего отряда. Война и канцелярия войны – немного разные вещи. В итоге все остались при своих. Через полмесяца первый батальон вернулся в этот лес. Мы заняли все подготовленные базы уже в конце августа. В районе Лиды пополнение отряда пошло более быстрыми темпами.

Этому способствовало два фактора: начался сбор урожая, и до людей дошло, что зимовать придется, жуя вместе с коровами сено. Геринг сказал, что ему глубочайшим образом насрать, что на оккупированной части СССР начнется голод.

– Пусть мрут, лишь бы в Германии голод не начался. Мне нет никакого дела до населения этих районов.

И оба гауляйтера взяли под козырек и начали требовать это от своих подчиненных. Последние иллюзии о том, что «немцы – культурная нация», распались в эти страшные дни августа сорок первого года. Второе обстоятельство заключалось в том, что разведвзвод успешно уничтожил охрану шталага под Лидой на территории Литвы. В числе освобожденных оказался начальник штаба 86-го отряда Иван Янчук, который, несмотря на тяжелые ранения, был еще жив и дал исчерпывающую информацию о том, кого стоит, а кого не стоит принимать в отряд из этих 12 тысяч человек. Сам капитан прожил только пару недель на новой базе у высоты 129. Однажды утром он не проснулся.

Успешной атаке на шталаг предшествовала кропотливая работа в мастерской у Кузьмича. Туда из местной школы мы перевезли все станки и местную «электростанцию». Она в деревне была, это было сделано еще в 1939 году по плану электрификации Западной Белоруссии. Генератор работал от паровой машины. А у Кузьмича была своя паромолотилка, но электричество он получал из колхоза. Перетащить паровую машину мы не могли, поэтому забрали приводные ремни и приспособили их к молотилке. А станки установили в каком-то сарае. Разобрали немецкий глушитель и сделали несколько подобных ему для трофейных винтовок, тщательно пристрелянных, на часть из которых поставили оптические прицелы, частью охотничьи, а частично боевые. Некоторое количество трехлинеек и СВТ на базах были «снайперками», но простым изменением резьбы, мы это попробовали сделать, тактический глушитель под другой патрон не получить. Там есть серьезные «тонкости». Поэтому глушак годился только под М-98, да еще и определенной длины. Благодаря этому успешно сняли часовых на вышках и забросали гранатами комендатуру лагеря и казарму, где располагалось около взвода немцев, кстати, не СС, а какие-то вспомогательные части вермахта, части охраны тыла. Солдаты там в основном пожилые. То есть лагерь особо серьезно и не охранялся. Побеги случались, но местные жители активно помогали немцам ловить беглых, плюс под пулеметным огнем пятьсот метров до ближайшего леса преодолеть практически невозможно. Лагерь стоял на большом поле. Имелся мотор-генератор и прожектора на шести вышках, десять человек часовых, плюс две смены в казарме, щитовом типовом домике. Отдельно жили шесть эсэсовцев: комендант, три унтера и трое рядовых. Разведвзвод вышел на него случайно, возвращаясь с рейда на железную дорогу у Марцинканце. Местечко называлось Грибовня, на северной окраине Гродзеньской пущи. Вот между двух веток железной дороги немцы и устроили «пионерский лагерь». Он одновременно служил пересыльным и снабженческим. Малая ветка железной дороги вела к трем небольшим заводикам по производству отопительных брикетов из торфа: в Беньках, Мотылях и Жуброво. На заводах – своя охрана. Все здоровое население лагеря работало на погрузке как готовой продукции, так и на самих заводах. А раненых «лечили», голодом. Собственно, капитан умер от истощения, так как кормили немцы только тех, кто работал. Остальные либо делились своей пайкой с ранеными, либо нет. Так что капитан отлично знал тех, кто позволил ему дотянуть до освобождения. А остальных можно было в расчет не брать. Вот такая арифметика. Главным мотивирующим лозунгом у немцев был: «Кто хорошо работает, того внесем в списки на пересылку, и он поедет в Германию». И среди 12 000 человек более 8000 старались, и никогда не делились едой с 1350 ранеными и больными. Еще один удивительный факт: из той части людей, которых мы не приняли в отряд, человек 500 стало полицаями в Лидском и в Оранском районах. Лагерь очень многих людей превратил в рабов и скотов.

Отряд пополнился почти полком, более тысячи человек прошли через этот ад и остались людьми, но кладбище неподалеку от высоты 129 пополнялось исправно. Выходить истощенных людей с гангренами мы не могли. Я зарекся проводить такие операции. Помочь всем мы не могли, а такую толпу просто не прокормить. Мы отправили их на восток, но без всякой надежды на то, что хоть кто-нибудь доберется. Сорок винтовок и одна карта на всех. Оставалось только надеяться, что оставшиеся там командиры сумеют создать боевой кулак, добыть еще оружия, и смогут довести хотя бы часть людей до своих. Пришлось долго и мягко уговаривать Ивана Железнякова и Мешку Ведринскаса более таких операций не проводить. Запасы медикаментов опять на нуле, врача в отряде как не было, так и нет, но сделанного уже не вернуть, здесь невозможно перегрузиться и начать все снова. Увидев, что могут помочь тысячам соотечественников, ребята рискнули и выиграли бой без потерь, но теперь мы несем потери, и в случае, если немцы предпримут еще одну карательную акцию, то вынуждены будем бросить и базу, и раненых. Которых немцы добьют. Второй раз брать их в плен никто не станет. Вот такая скорбная статистика первого года войны. Отцы-командиры из далекой Москвы нам помочь практически ничем не могут. Просил, чтобы прислали приказ, запрещающий подобные действия, но так его и не получил. В результате раненых и больных гораздо больше, чем здоровых. Просто филиал госпиталя какой-то. Москва ответила через шесть суток, запрашиваемого приказа я так и не получил. Интересуются аэродромом в Голейцах и воентехником Дедовичем. Сможем ли организовать прием борта? Да, сможем, сможем. Толку от одного самолета? Приказали 120 самых тяжелых раненых и старших командиров, если такие имеются, подготовить к эвакуации. Старших командиров было 16 человек. Иван Янчук улетать отказался, дескать, он еще не видел всех людей, которые остаются в отряде, да и он – средний комсостав. Сели шесть ПС-84И, из которых тюками выбрасывали медикаменты, забрали 121 человека, включая Дедовича, и улетели, оставив нам четырех военврачей и 26 осназовцев. Я был очень доволен. Честно говоря, не ожидал такого.

Загасили огни, как только последний самолет оторвался от земли, и отходим. На подводах только медикаменты, все остальные – бегут. Побежали и осназовцы. Бежать не так далеко – 10 километров. Начштаба, Юрий Иванович, занялся расселением вновь прибывших, в первую очередь врачей, затем бойцов Осназ.

Наутро, на завтраке я увидел, кто к нам прилетел, чуть язык не прикусил от удивления. Причем, ничем себя не выдав, за соседним столом сидел майор госбезопасности Павел Судоплатов. Пил малиновый чай, другого у нас и не было, и жевал гречневую кашу со свининой. Мне стоило больших усилий, чтобы не выдать того, что этого человека я отлично заочно знаю. Он ведь так и не представился. Командиром группы был представлен совершенно другой человек, звание, имя и фамилия которого мне ни о чем не говорили. Сказал, что ему требуется подобрать несколько человек, хорошо знающих местность, и они бы хотели посмотреть на подготовку и учебные занятия, развод на которые был произведен сразу после завтрака. Группа из пяти человек, среди которых находился и Судоплатов, который так и не представился, впрочем, как и все остальные, кроме командира, пошла ходить по лагерю. Внимательно осмотрели нашу экипировку, рюкзаки, разгрузки, производство мин, отработку приемов боевого самбо, работу учебного минного класса, наши составные переносные реактивные установки залпового огня и прочая, прочая, прочая. Вопросы их командир задавал только бойцам, но не преподавателям. Усиленно демонстрировал свой интерес только к подбору кандидатур. Лишь у «лабиринта» они остановились как вкопанные. Лабиринт имитировал «дурдом», то есть в нем отрабатывалась стрельба вправо и влево с обеих рук из автомата, при штурме сложного по конструкции здания. Этот элемент в их системе еще не родился, как и многое другое, что они увидели в этом лагере. Лишь после этого спросили у меня: зачем построено это сооружение и для отработки каких действий оно применяется.