Партизанская быль
Шрифт:
В тот день, когда нечем было справить пир, нам заменили его густые облака табачного дыма. Он валил от каждого партизана, как от паровоза. Когда же мы легли рядом на своих нарах — в землянке появилось облако, за которым никто не видел друг друга. Партизаны размечтались.
— За что ты хотел бы получить второй орден? — спросили меня.
— Ишь вы! — ответил я. — Еще от этого не опомнился, а они — следующий!..
— По правде говоря, — тут же признался я, — хотелось бы перейти к подрывникам и пустить под откос этак двенадцать-пятнадцать отборных эшелонов.
И пошел у нас разговор о том, кто в каком деле желал бы отличиться.
Один хочет обязательно участвовать в освобождении Чернигова. Другому этого мало: ему бы из Киева гитлеровцев выгнать. Третий разошелся — Берлин хочет брать. Столько геройств в разговорах натворили, что впору хоть завтра получать новые ордена. Потом вернулись к действительности.
— А помните, как недавно говорили: сидим мы тут в лесу. Ходим крадучись, спим спрятавшись, а если и бой ведем, так дальше нашего леса не слышно. Выходит, что слышно?
— Вот удивленье будет! Кончим воевать и придем домой из лесу в орденах!
— Теперь, друзья, нам воевать веселей будет!
— Конечно, раз мы на виду стали, до наград дослужились.
— А вот что я хотел бы знать: удостоится ли кто-нибудь из наших звания Героя Советского Союза? Вот бы здорово.
Тут все запыхтели «лесной былью» еще с большим усердием.
Уже засыпая с легким головокружением от счастья, голода и табачного дыма, я услышал последнюю, сказанную кем-то с особым выражением фразу:
— Все равно, что мать родная приласкала.
Весна в лесу
Лагерная жизнь, походы — все у нас на природе, а человеку ведь занятно наблюдать лесное население: хлопочущих на ветвях белок, игры молодых медвежат, лису, поднявшую дудкой хвост.
Сколько раз бывало движется партизанский обоз среди зимнего леса. Скрипят, поют на разные голоса полозья, стонут, охают, будто жалуются на мороз деревья. В темном небе горят зори. Все кругом сковано холодом, а живет: только приглядись, прислушайся!.. Но ты идешь за санями по глубокому снегу, иззябший, голодный, с назойливыми думами: вытянут ли истощенные кони? Проскочим ли до утра опасный рубеж? Удастся ли в пути хоть воды согреть — напиться партизанского чаю?
В таких обстоятельствах не обратишь внимания на мелькнувшего в кустах зайца, не посмотришь на причудливые шапки снега, украсившие молодые ели, не порадуешься высокому небу в звездах, да и луной полюбоваться некогда: при ее свете — самая работа!
Другое дело — солнце!.. Нелегко было нам дождаться его первого тепла. Ведь большинство из нас начали воевать осенью.
Все мы мечтали о весне. Тепло сулило нам много. Наш народ возмущался выдумке гитлеровского командования — будто русским помогает воевать зима, поддерживает генерал мороз.
— Мы что не из того же теста, что и все другие люди! — говорили партизаны. — Большая стужа все живое одинаково губит. А если у наших хватает воли стерпеть —
Мечты о весне у нас были связаны с самыми точными представлениями о том, что она нам принесет и как мы станем бить врага без поддержки генерала мороза: листва даст нам верное укрытие. Переходы будут легче, не надо строить землянки: летом каждый кустик ночевать пустит. Изголодавшиеся копи получат обильный корм. Нам не придется заботиться о зимней одежде. Может, и с питанием станет полегче» — начнутся радости внепланового снабжения. Сначала — прошлогодняя картошка на полях, потом — птичьи яйца, а там — до ягод и грибов недалеко.
Но весна в этот год на Черниговщине запоздала.
В конце марта разыгралась страшная вьюга. Дул несколько дней северный ветер, поднялись стены снежной пыли. Потом спустились тяжелые тучи, и начался буран.
Наших коней, стоящих в кустарниках, совсем занесло. Высокие сосны кланялись чуть не до земли.
Вспоминались бабушкины рассказы о ночных криках бесов и адских песнях домовых и ведьм. Что приключилось? Откуда сорвался и злобно бушует над нами ураганный ветер, воющий, как стая волков?
При каждом новом порыве бури сидевшие в землянках люди невольно прекращали разговор, смотрели с тревогой друг другу в глаза. А из лесу, как одиночные выстрелы, доносился треск ломающихся деревьев.
В землянках еще ничего. А на посту? — Казалось, что давно уже в теле не осталось ни капли крови: промерзали даже кости.
На пятые сутки стало стихать. Будто утомилось и умирало что-то живое. Вдруг, как после грозы, явилось солнце. Так пришла к нам в лес первая наша партизанская весна.
До настоящего тепла, когда набухнут почки, еще далеко. Но если очень ждешь — радуешься и самой малой примете.
Солнце после бурана оценили все. А какой был следующий день — уже никто не помнил. Пришла такая череда, что мы уже не могли интересоваться весной, следить за ее тихими шагами. Было все равно, когда она придет: неизвестно, останемся ли живы сегодня. За зиму мы хорошо насолили фашистам. Теперь вокруг Елинского леса все туже стягивалось кольцо карателей. Кто из федоровцев не помнит март 1942 года? Мороз, голод, непрерывные бои. В эти дни еще больше сплачивался наш областной отряд.
Однажды утром меня послали с поручением на заставу. Я шел глухой лесной просекой, задумался, глядел под ноги, только и видел свою черную тень на тропе. Солнце грело спину.
В пути заболела нога — плохо обмотал портянку. Я сел на пень, чтобы переобуться. Вдруг мне за шиворот падает пригоршня снега. Наверху возня, шум. Не вставая, я поднял голову, оглянулся вокруг и будто прозрел в эту минуту.
Две белочки резвились над моей головой. Они, управляя пышными хвостами, прыгали с дерева на дерево, мохнатые верхушки елей сверкали зеленью на фоне синего неба. При полном безветрии было ясно видно, как от коры струятся испарения. С нагруженных снегом веток вниз падали чистые сверкающие капли.