Партизанская быль
Шрифт:
Ни с кем из них мы так не сблизились, как с Леной. Тут, возможно, играл роль и возраст — она была в коллективе агитаторов самой младшей, — и та же Лидия Ивановна относилась к ней с ласковой материнской снисходительностью. Старалась иногда умерить ее пыл. А пыла у Лены было много. Она хотела делать все.
Выходит свежий номер нашей газеты «Коммунист» — статья Кара-Стояновой. Кто готовит группу молодежи к вступлению в комсомол? — Лена. Надо послать агитатора в деревню со свежими листовками. Кто пойдет? — Кара-Стоянова — она писала листовку,
Кем это доставлен в отряд такой интересный альбом рисунков из соседнего лагеря? — Корреспондентом «Комсомольской правды».
— Не знаете, где сейчас Лена?
— Помогает после бомбежки раненых носить.
Через полчаса она уже на расчистке аэродрома.
Вот когда она после этой расчистки вернулась по обыкновению к нам в землянку, ее спросили:
— Что, Лена, улетите скоро от нас? (Самолета ждали со дня на день.) Смотрите — не забывайте в Москве! Да проверьте, очень вас просим, чтобы фотокорреспонденты выполнили обещание и послали родным в тылу наши карточки.
— Почему вы решили, что я улетаю? — улыбнулась Лена. — Я с вами до победного конца! Гнать будете — не уеду!
Все были очень довольны, что она остается, только возразили: разве мы вас так плохо приняли? Почему вы подумали, что гнать вас будем?
— Нет, — ответила серьезно Лена. — Принимаете очень хорошо. Но — как гостью. А я — боец агитгруппы и собираюсь просить командование о переводе в качестве бойца в группу подрывников.
Вот так новость! Нельзя было не удивиться.
— Выходит — не вы нас, а мы вас сагитировали? — шутя спросил Лену Всеволод Клоков.
Володя Павлов прибавил:
Берегитесь, Леночка! Говорят, что подрывник ошибается только два раза в жизни: первый, когда становится подрывником, и второй, после которого уже никогда и ни в чем ошибаться не приходится!
— Я — серьезно, а вы — с шутками.
— Какая тут шутка! — сказал тогда молодой подрывник Ковалев. — Вот погиб же один из лучших наших минеров настоящей армейской выучки. Все помнят, какой был мастер лейтенант Березин. Артист своего дела! Скольких выучил! А сам погиб из-за ошибки. Вот какая бывает бессмысленная, глупая смерть!
— Смерть, конечно. — Лена подумала, — обидная. Но, во-первых, это все-таки не смерть, а гибель. Тут есть разница. И потом: вот вы сказали, что лейтенант Березин учил многих, может быть и вас. Так вот что я вам скажу: если его неосторожность хоть чему-нибудь вас научила, если вы его помните как бойца, погибшего — что ни говорите — на посту, то я уже не стала бы говорить такие слова — «бессмысленно», «глупо».
— Сама-то ошибка получилась от того, — продолжала Лена, — что он хотел как можно лучше сделать свое дело. Разве только в стычке с врагом, в атаке люди исполняют свой долг? Ведь вы лучше меня знаете, что бывает по-разному, а смысл остается везде один и называется он просто: «отдал жизнь за Родину». А кроме того, — добавила Лена, — он (выучил вас, а вы научите меня, и я тоже буду считать себя его ученицей. Так
— Душа-человек, — сказал Володя Павлов, когда Лена ушла. — Вот каким должен быть настоящий агитатор.
— Хорошо бы ее все-таки к нам не брать, — заметил Садиленко. — Если погибнет.
— Типун тебе на язык! — рассердился Павлов.
— Вот и я говорю. — спокойно поглядел на него Садиленко, — что мы бы себе этого никогда не простили.
— Знаете что? — вмешался тут я. — Кто себя бережет — везде норку найдет. То, что в этой норке скорей всего смерть и поймает — уже другое дело. Но человеку, которому всегда надо вперед, — дороги не закроешь.
Вскоре я убедился, что командование смотрит на Лену так же, как и мы. Мне случайно пришлось присутствовать при разговоре Лены с Попудренко.
Ну куда вы так торопитесь, Лена? — ласково спрашивал он ее. — Делайте свое дело, на которое поставлены. Как это сказано… «И песня, и стих — это бомба и знамя»?
— Мина все-таки лучше! — вставила Лена, и Попудренко расхохотался. — Маяковский еще писал, — продолжала она: — «Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо». Но это относится не ко всем перьям и во всяком случае не к моему. Потом, Николай Никитич, я не оставлю своих обязанностей.
С этих пор, как только какая-либо наша группа собиралась на задание, Лена вырастала как из-под земли:
— И я с вами!
— Замерзнешь в пути! — отвечал Садиленко. — Легко одета!
— Буду бежать за санями и греться!
— Нельзя необстрелянному человеку в такое дело.
— Я прилетела сюда воевать, а не суп партизанский есть, — сердилась Лена. Сердилась, смущалась и оставалась.
Кстати сказать, не все так поступали. Случалось, что девушки просто увязывались за боевой группой. С одной дивчиной, по имени Мотря, был такой случай.
Когда она пришла в отряд, ее поставили чистить картошку. Ничего, чистила, но все просила оружие, хотела идти в бой. Оружия, конечно, ей никто не дал и в бой не брали. И никто не углядел, как она однажды догнала подразделение, ушедшее на операцию в село. Раньше времени себя не обнаружила — комиссар заметил ее, уже когда все были под огнем. Она сама рассказывала об этом:
«Нагнала комиссара — вижу, вин в снег лягае, и я. Стриляют по нас, а не подстрелили никого. Тилько пули дзижчать. Поднялся комиссар, я — за ним. Так и воевала!»
Все у Мотри, по ее мнению, получилось очень просто. В этом бою она достала себе оружие и вернулась довольная: «Такая я щаслива, що побула в бою!» — говорила она подругам. Ей даже в голову не приходило, что она — нарушитель дисциплины. Правда, ее за это простили, но остальным девушкам сделали внушение, чтобы не вздумали так же поступать. И все равно подобные случаи еще бывали. Что тут можно было сделать? Рвались некоторые девушки в бой, а о воинской дисциплине понятия не имели. Ты ей скажешь — командирский приказ, а она в ответ: «Я в таком деле и тятьку с мамкой не послухаю!»