Партизаны. Цирк
Шрифт:
— Да, в сообразительности вам не откажешь, — Зарина вытерла слезы. Взгляд ее стал яростным.
— Во всяком случае я чуть сообразительнее вас, — весело отозвался Петерсен. — Лунц, наверное, решил, что я могу работать на два фронта и подменю инструкции. Но я же не сделал этого. Сообщение, переданное мной Михайловичу, было точным? Сравнив мой текст с вашим, он убедился в этом? Удивительно, что Лунц доверил такой девушке столь ответственное поручение. Окажись я предателем или шпионом, вам бы этого не простили. Хотя бы поэтому не надо смотреть на меня с таким бешенством. Вы, конечно же, осознавали, что, подмени я
Краска отхлынула от лица Зарины. Она прикоснулась ладонью к губам.
— Разумеется, вам и в голову не пришло такое. Вы не способны не только на двойную игру, но даже подумать о подобном. Вы не способны пред ставить последствия, которые ожидают проигравшего. Как же такая умная девушка… Ладно, не обращайте внимания. Пусть о подобных вещах думают те, кто на них способен. …Почему вы пошли на это, Зарина?
Вопрос был задан неожиданно, и девушка растерялась. Беззащитно взглянув на Петерсена, она спросила:
— В чем теперь вы хотите меня обвинить?
— Ни в чем, дорогая. Клянусь, ни в чем. Я только хотел узнать, почему вы согласились на подпольную сделку с полковником Лунцем, вопреки своей натуре. Но я уже понял почему. Это был для вас единственный шанс попасть в Югославию. Вы отказываетесь от предложения полковника — он отказывается помочь вам в переправе. Вот я сам и ответил на свой же вопрос. …Вина, Джордже, вина! Этот разговор вызвал у меня жуткую жажду.
— У тех, кто его слушал, думаю, жажда не меньше…
Петерсен поднял наполненный вновь стакан и повернулся к Харрисону.
— За ваше здоровье, Джимми. За здоровье британского офицера. И джентльмена.
— Да, да, конечно, — стиснув стакан, Харри-сон с усилием вылез из кресла. Вид у него был смущенный. — Конечно. Ваше здоровье, старина. Простите меня… Обстоятельства…
— Если вы и должны просить прощения, Джимми, то не у меня. Действительно, обстоятельства, в которых мы находимся, чрезвычайные. И это позволяет мне говорить откровенно. Вы вели себя не слишком по-джентльменски, когда назвали Зарину наивной лгуньей, присланной сюда, чтобы скрасить нам, четникам, убогую жизнь. Эта милая и очаровательная леди совсем не та, за кого вы ее принимаете. Ее истинная сущность весьма и весьма порадует вас: Зарина — патриот именно в том смысле слова, который вы в него вкладываете. Она и Михаэль вернулись на родину, чтобы быть, как вы бы выразились, полезными своей стране. Они — партизаны. Такие партизаны, какими могут быть люди, не имеющие ни малейшего представления о них.
Харрисон подошел к опешившей девушке, поклонился и, взяв за руку, церемонно поцеловал ее.
— Ваш покорный слуга.
— Это извинение? — спросил Джордже.
— Как сказал бы британский офицер, это красивый мужской жест, — улыбнулся Петерсен.
— Капитан Харрисон не единственный, кто должен принести свои извинения, — переминаясь с ноги на ногу, пробормотал Михаэль. — Майор Петерсен, принимая во внимание обстоятельства, я хотел бы…
— Никаких извинений, Михаэль, — поспешно перебил его Петерсен. — Никаких извинений. Если бы у меня была такая сестра, как Зарина, я бы даже не стал разговаривать с ее обидчиком, а просто размозжил ему голову. Уж если я не прошу у нее прощения, то вы, тем более, можете этого не делать.
— Благодарю вас, майор, — поколебавшись, Михаэль
— Скажите, а когда вы узнали, что я и Зарина… что мы…
— Сразу же, как только вас увидел. Вернее, в римском отеле я лишь заподозрил что-то неладное. Вы оба были скованны, неловки, холодны, даже агрессивны. Ни улыбки на устах, ни песни в сердце. Никакого азарта, никакого энтузиазма от того, что сбываются ваши мечты. Лишь сверхосторожность и сверхподозрительность. Да будь у вас в руках красные флаги, и то не стало бы более очевидно, что вас что-то угнетает. G прошлым было все в порядке, следовательно, вас волновали предстоящие проблемы — вскоре стало совершенно очевидно — связанные с переходом к партизанам после прибытия в наш лагерь. Ваша сестра, Михаэль, выдала себя очень быстро, еще в горной гостинице. Она пыталась убедить меня в своих промонархических настроениях, рассказывая, что была дружна с королем Петром.
— Я так никогда не говорила, — негодование девушки было неубедительным, — Я только встречалась с ним несколько раз…
— Зарина… — голос Петерсена звучал чуть укоризненно.
Девушка смолкла.
— Сколько можно говорить?
— Хорошо, — промолвила она.
— Зарина никогда не встречалась ни с каким королем, — продолжил Петерсен. — Иначе бы она не говорила о его загадочной хромоте. Король Петр не хромает и никогда не хромал. Это, конечно, представляет интерес, хотя и чисто академический…
— Не знаю, не знаю, — сказал Джакомо. Он, как всегда, улыбался, но в данных обстоятельствах было трудно понять, чему именно. — Лично для меня услышанное представляет нечто большее, чем просто академический интерес. Однако вот чисто академическое замечание: я полностью разделяю взгляды этих детишек. Простите, взгляды Зарины и Михаэля. Я не желаю воевать, точнее, не желаю воевать в этих проклятых горах, моя служба меня вполне устраивает. Но если бы мне пришлось здесь воевать, то предпочел бы это делать в рядах партизан.
— Вы похожи на Джимми, — сказал Петерсен. — Если и собираетесь с кем-то сражаться, так только с немцами?
— Я думал, что сказал об этом еще в отеле «Еден» достаточно ясно.
— Помню. Но сейчас эти слова также представляют собой чисто академический интерес. Что вы можете предпринять? Как предполагаете попасть к своим друзьям-партизанам?
— Подожду, пока обстоятельства переменятся.
— Так можно прождать целую вечность.
— Петер, — в голосе Харрисона слышалась мольба, почти отчаяние. — Я знаю, что вы в сложившейся ситуации больше не несете за нас никакой ответственности. Несмотря на различия во взглядах, присутствующих объединяет положение, в которое все попали. Но, наверняка, есть какой-нибудь выход! Давайте оставим споры на потом. Вы же находчивый человек, Петер!
— Джимми, — негромко сказал Петерсен, — неужели вы не замечаете стену, отделившую нас друг от друга? Джордже, Алекс и я находимся по одну ее сторону. Вы, пятеро, по крайней мере, фон Ка-раяны, вы и Джакомо — по другую. Эта стена — высотой в милю, Джимми. Через нее невозможно перепрыгнуть.
— Я понимаю, капитан Харрисон, — промолвил Джакомо. — Эту стену не перепрыгнешь. А моя гордость не позволит мне даже попытаться это сделать. Должен сказать, майор, вам не к лицу бросать дело на полпути. Да, стена есть стена. А Лоррейн, по какую сторону она?