Парящие над океаном
Шрифт:
В той же Франции генерал инспектировал армию, которая готовилась идти в наступление. Солдаты были раздеты, разуты, плохо вооружены.
— "Не знаю, как на неприятеля, — написал в докладе командующему инспектор, — но на меня эта армия навеяла ужас".
Наступление было отменено.
А что вы скажете про то, как назвали Горбачева после объявления им антиалкогольной компании? Его прозвали "Минеральным секретарем"…
— Дядя Миша, — перебил я рассказчика, — а КВН? Эти ребята очень похожи на ту Службу Смеха, о которой вы говорите.
— Не скажите. Это всего лишь мелкие хохмачи. К тому же они слишком суетливы, крикливы, еще и поют, много кривляются. К ним у широкой публики нет доверия, — эту фразу старик подчеркнул. — Службу Смеха, — добавил мой лукавый собеседник, — должны представлять люди примерно моего возраста. И все в новых подтяжках. Тогда у них будет государственное мышление.
Но лучше все-таки, если это будет целый город. Как вы думаете, какой из городов Соединенных Штатов подойдет на эту роль? Может быть, объявить конкурс?
МЕССИЯ ИЗ-ПОД ЗЕМЛИ
— Надо спешить! — объявил дядя Миша, чуть я присел к нему на скамейку. — Спешить, спешить!
— Куда? — удивился я.
— Куда именно, я вам точно не скажу. Только — с кем наперегонки.
— С кем же?
— Со склерозом. Он наступает, как Гудериан.
— Что-то случилось с вами, дядя Миша?
— Конечно. Если б не случилось, разве б я поднял такой гвалт в хороший день?..
— Я сидел здесь, — начинает потихоньку раскручиваться дядя Миша, — и думал: вот вы придете и я вам расскажу… Но что, я уже забыл. Склероз! Осталось только начало.
— Ну хоть начало, дядя Миша! Может, по ходу дела вспомните.
— Я скажу начало. Я хотел спросить у вас для затравки, не знаете ли вы, почему среди женщин совсем нет философов, зато террористок сколько угодно? А на потом у меня была какая-то история, но склероз вас опередил. Ее уже нет, и никто в мире вам ее не расскажет. Она провалилась. Куда? Знающие люди говорят: в тартарары. Жалко. Про иную подумаешь: без нее всем будет плохо.
Но я имею для вас еще кое-что. Оно не из того, что забывается.
— Слушаю, дядя Миша.
— Чтобы и это не забыть, я его повторял, как школьник "Буря мглою небо кроет…"
Все чем-то делятся, я повторял, все чем-то делятся… Больные — болезнями, здоровые — здоровьем. Кто богатый, иногда сбрасывает излишки тому, у кого он не брал. Бедный — трясет лохмотьями и делится ветром. Кто имеет смех — тому нужен зал. Или хотя бы человек, который улыбнется, а не скажет угу.
А у меня сегодня много ностальгии…
— Хотите поделиться?
— Зачем? Это грустно. И у каждого она своя, как зубная боль. Я поделюсь с вами одесским двориком — когда-то его хватало на всю страну. Ностальгия привела меня в туда за руку, как мама ведет ребенка в детский сад.
Ну, поехали. Соседи — я говорю вам, и знаю, что говорю — это половина жизни. У кого есть деньги, тот покупает дом и с соседом
Дядя Миша одновременным движением поднял плечо, а к плечу наклонил голову и какое-то время, две-три секунды, побыл в этой позе. На языке жестов она означала примерно вот что: "Я знаю… Они живут не так, как мы. Они это могут делать — они это делают. Я не могу…"
— Когда я был совсем еще молодым, то есть когда мне было только под 60, в нашем дворе жил один старик. Его звали Марк Иосифович, или дядей Марком, или дядей Мариком, но чаще всего — дядя Моря. Он откликался на каждое имя, ему это было безразлично — лишь бы, как тогда говорили, не было войны.
Но войну он как раз имел, и каждый день. Он имел войну с соседями. Или они с ним. Ну, может, так ему казалось: что на него все ополчились и хотят сжить со света.
Если кто-то бросал окурок или огрызок яблока, или косточку от абрикоса из комнаты на втором этаже во двор, он обязательно попадал в дядю Морю. А тот выходил из своей квартиры на первом этаже, кажется, только для того, чтобы получить что-то на свою голову. Как тут не подумать про злой умысел?
Если кто-то включал громкую музыку — так именно над его головой и именно тогда, когда он начинал засыпать.
Если у кого-то прохудилась труба и вода протекала на первый этаж — можно было не сомневаться, она капала с потолка дяди Мори.
Старик твердо знал: соседи хотят его извести. Зачем? Кому-то из них нужно его двухкомнатное жилье.
Дядя Моря вот уже пять лет был один: его жена умерла, а дети имели свою квартиру в одесских черемушках, они посещали его, может быть, раз в два месяца. На его берлогу без ванной и даже без туалета они не зарились.
Сказать вам, что туалет в этом доме был во дворе, или не надо? Весь Советский Союз — а весь Союз от Брянска до Владивостока и от Мурманска до станции Раздельная летом загорает в Одессе — ходил в этот туалет! В него порой стояла очередь!
Теперь слушайте меня внимательно, потому что я подхожу к самому главному. Дядя Моря был один, и он имел гембель [13] от соседей и вообще от жизни каждый день, — И ЕМУ НЕКОМУ БЫЛО ПОЖАЛОВАТЬСЯ! Это можно было видеть по его глазам, когда он выходил на улицу (во дворе его глаза были вниз или вверх, откуда на него падали окурки). Он вглядывался во встречных людей, будто услыхал от кого-то, что в Одессе появился Мессия, и он, дядя Моря — кто же еще! — должен первым его узнать, остановить и поговорить по душам. Вот такие были у него глаза. Он искал Мессию.
13
Неприятность (идиш).