Пасха Красная
Шрифт:
Помню, он был на заработках в Забайкалье, а я полетела его навестить. Привезла гостинцев, а комендант общежития мне говорит: „Вот вы подарки привезли сыну, а у него же все украдут. К нему днем и ночью в окно лезут“. Лёня жил на первом этаже и был тогда на работе. Дожидаюсь я сына и вижу: какой-то уголовник влез в окно в его комнату, съел, что было в тумбочке, и шарит по карманам. Тут Лёня с работы идет. Сейчас, думаю, вместе поймаем вора. А Лёня лишь потупился и говорит: „Значит, ему нужнее“. Да его же восемь раз обворовывали, причем порой у него на глазах!
Переживала
По словам Гены, брат уехал тогда на Алтай, вычитав в газете, что в Алтайском крае есть райская долина, где растут дивные яблони и разводят племенных лошадей. Тридцать три года своей жизни он искал рай на земле и, лишь обретя Бога, написал в письме крупными буквами: «НАШЕЛ!»
Как свершилось обращение Трофима, неизвестно. Но сразу после обращения он живет лишь Церковью и для Церкви — работает на восстановлении храма в селе Шубенка, прислуживает в алтаре, читает и поет на клиросе в церкви города Бийска.
А дома мать волновалась — сын уехал и пропал. И вдруг позвонил из Бийска мамин брат: «Представляете, иду мимо церкви, а наш Лёня в рясе стоит. Он теперь поп!» Речь шла, очевидно, о стихаре алтарника. Но семья была еще далекой от Церкви, в стихарях не разбиралась, а потому в ошеломлении обсуждали новость: хорошо это или плохо, что Лёня «поп»? Поразмыслив, решили, что священники — хорошие люди. А что в газетах их ругают, так кто же верит брехне.
Шло время. И когда Гена с Сашей выбрались, наконец, в Бийск, проведать брата, то бабушки в церкви им сказали, что он уехал отсюда неизвестно куда.
Рассказывает брат о. Трофима Геннадий: «Мы продолжали искать брата. Еду я однажды в Братске мимо храма и думаю: наверное, все священники связаны между собой. Зашел в церковь и говорю: „Батюшка, у нас брат пропал, и мы ищем его“. А отец Андрей отвечает: „Да-да, я знаю. Тут для вас посылка от брата. Он теперь инок Трофим“. У меня тут волосы дыбом на голове встали…»
Так состоялась встреча Геннадия с будущим духовником их семьи о. Андреем, настоятелем храма в честь преподобного Андрея Рублева. Инок Трофим присылал сюда посылки с церковной утварью и литературой. А о. Андрей ездил в Оптину и с иноком Трофимом у них завязалась духовная связь.
Рассказывает мать Нина: «Сразу после убийства сына о. Андрей устроил при храме музей новомученика Трофима. Собрали его вещи, фотографии и пригласили нас на вечер памяти. Хотели, чтобы я выступила, а у меня ком в горле. Только чай прихлебываю, чтобы слезы внутрь заглотить. А
От многих я слышу теперь о нем. Вот есть у нас в Братске учительница музыкальной школы Муза Юрьевна. Ездила она в Москву и рассказала: „Сижу на вокзале, а рядом женщина другой говорит, что ездила она в Оптину пустынь и исцелилась на могилке новомученика Трофима. „Да он же, — говорю я им, — наш, из Братска. Вот ведь встреча!““»
В монастырь о. Трофим пришел в 36 лет, а всего прожил на земле 39 лет, 2 месяца и 14 дней. О возрасте инока оптинцы узнали лишь после его смерти и удивились: не может быть! Он был по-юношески стремителен и всегда сиял такой радостью, какая свойственна лишь очень молодым или очень счастливым людям. Один человек даже сказал о нем:
— Ну, какой он монах?
— Нет, монах, — стала доказывать ему девочка Наташа Попова. — Вон афонские монахи какие веселые. И о. Трофим просто веселый монах.
Новоначальные в ту пору старались быть крайне серьезными, и поводы для недоумения «веселый монах» им давал сполна. Вот, например, такой случай. Четырехлетняя девочка Александра, выросшая при Оптиной, однажды стояла в слезах у храма: мама на работе, детей в монастыре нет, и она плакала от одиночества.
— Чего киснешь? — спросил ее Трофим.
— Есть хочу.
— А, у меня варенье есть.
Варенье девочка съела да и забыла о нем, но надолго запомнила, рассказывая с восторгом, как дядя Трофим с ней в прятки играл.
Иным казалось, что жизнерадостность Трофима проистекает из его легкого характера: мол, здоровье железное, силы избыток — вот и доволен всем человек. И лишь позже узнали, как же перемучился Трофим, пока не нашел Бога. Он был уже усталым путником, изнемогшим в поисках смысла жизни, когда ему открылся Господь. И отныне его жизнь была таким ликованием о Господе, что уже в Оптиной он говорил: «Да как же я раньше не знал о Господе? Я бы сразу ушел в монастырь».
«Всех нас Господь осыпает несчетными дарами, — сказал на проповеди в Оптиной один иеромонах. — Но не подобны ли мы тем десяти евангельским прокаженным, из которых лишь один благодарил Господа за исцеление?» Жизнь инока Трофима была радостным благодарением Господу за Его великие Дары: православную веру, монашество и особый Дар — Оптину пустынь. «Вот иные стремятся на Афон, в Дивеево или в Киево-Печерскую Лавру, а для меня здесь и Лавра, и Дивеево, и Афон», — говорил инок Трофим об Оптиной пустыни.
Вспоминает иеромонах Максим, в ту пору инок: «На Пасху 1993 года в храме было шумно от многолюдства, и я, не выдержав, ушел в алтарь. Инок Трофим пономарил в алтаре и, увидев меня, спросил:
— А ты почему здесь?
— Молитва не идет, — пожаловался я.
— Радуйся! Тогда и молитва пойдет».
Подсчитано, что слово «Радуйся!» употребляется в Новом Завете 365 раз — как раз по числу дней в году. И каждый день своей жизни инок Трофим нес в себе это «Радуйся!»