Пашкины колокола
Шрифт:
Столяров кинулся к окну. Пашка увидел лицо Люсик, поднявшей сетку шляпы. Хотелось упрекнуть: "Да как же ты смела сомневаться во мне, Шиповничек? Как могла допустить, что Пашка забудет об огненных словах листовки, что и сейчас, через ткань рубашки, жгут тело?"
Но ничего он не крикнул, просто сказал:
– Это я, Павел!
– Давай сюда!
Через минуту теплые руки Люсик обняли Пашкину шею, горячие губы на секунду прижались к его лбу.
– Павли-и-ик! Я уж подумала...
Но Столяров перебил
– Подожди, Люсик! Ну, что там, Павел?
– Выгнали на площадь. Полно конной полиции! Много провожающих, но близко не пускают... Кого-то били, орали: "Под суд!"
Шиповник и Столяров переглянулись.
– Андрюшу видел?
– спросила Люсик.
– Нет. Далеко. Никого не узнать.
– Куда погнали?
– Пока там, у казарм топчутся...
– Видно, прямо на вокзал, - сказал Столяров.
– Некогда гонять из одних казарм в другие. Значит, Павел, Брянский?
– Андрей говорил. Да от Хамовников ближе и некуда!
– А ты кое-что кумекаешь, шустренький!
– похвалил Столяров, закуривая и пуская к форточке дым.
– Ты, пожалуй, далеко пойдешь, дружище!
– И ткнул Пашку пальцем в бок.
– Алеша!
– упрекнула Люсик.
– Неуместные шутки... Павлик еще мальчик!
– Ну, не сказал бы!
– весело возразил Столяров.
– Голодная окраина гораздо скорее приводит к пониманию сложностей жизни. Итак, Шиповник-джан, я звоню нашим. Мигом на извозчика - и сюда. Так?
– Конечно!
Алеша скрылся в темном зале столовой, где недавно повесили чудо века - телефон! Из Замоскворечья с любым концом Москвы говорить можно. И как это голос в такую даль доносится? Как бежит-передается по проводам? Вон Алеша кричит в трубку: "Барышня! Барышня!" - и его где-то далеко слышат. Ну не чудо ли? А синематограф "Богатырь" на Калужской площади? Разве не чудо?
Думая о современных чудесах, Пашка наблюдал за Люсик. Достав из сумочки-ридикюля напечатанные на машинке бумажки, Люсик перечитывала их и словно позабыла про Пашку. А он так бежал, так торопился!..
Вернулся Алеша.
– Все в ажуре, Люсик! Извозчик нанят с вечера. Через десять минут здесь!
Забыв об обиде, Пашка смотрел во все глаза. Алеша достал из кармана кителя черную бархатную перевязь, надел на шею и, сунув в нее руку, превратился в раненого офицера. Таких в последние месяцы немало разгуливает по Москве. Черная перчатка, натянутая на продетую в перевязь руку, дополняла сходство. Затем Столяров вытащил из-за шкафа офицерскую саблю и, перекинув ее ремень через плечо, натянул на кисть руки красную ременную петельку - темляк, он не дает сабле вывалиться при сильном ударе. Что обозначает красный цвет темляка, Пашка знал из рассказов Николая Обмойкина: знак боевого ранения, отличие воинской доблести. А обычный темляк - коричневый.
Столяров посматривал на Пашку смеющимися глазами.
– Учись, шустренький. Авось
– Не обращай на Алешу внимания, Павлик!
– сказала Люсик.
– Он любит шутить не вовремя. А теперь слушай внимательно!
– Она обняла Пашку за плечи.
– Сейчас приедут на извозчике наши. Мы с Алешей отправимся с ними мимо казарм к вокзалу. Ты цепляйся сзади на багажник. Сумеешь? И будто сам по себе, незаметно для всех прицепился. Доедешь с нами до вокзала, а там через депо проберешься на пути, к дяде Егору. Так?
Пашка не успел ответить - с улицы донесся стук колес.
– Алеша, наверно, они?
– заторопилась Люсик.
– Тетя Даша!
– Ау, миленькая?
– отозвалась из темноты зала стряпуха.
– Как там?
– Да никого подозрительного не приметила. Третий час от окошка к окошку бегаю. А ваши прибыли!
– Спасибо!
Столяров вышел первым. Люсик шепнула, касаясь черной сеточкой Пашкиной щеки:
– Пошли! Хотя постой, я погашу лампу.
У дверей столовки темнел извозчичий экипаж с поднятым верхом. Тяжело дышала усталая лошадь. Кто-то из кузова озабоченно бросил:
– Побыстрей, Алексей! Перед отъездом позвонили из Крутицких. Там тоже выгнали.
Пашка шмыгнул за пролетку, вскарабкался на запятки, куда привязывают чемоданы.
– Поехали!
– вполголоса скомандовал кто-то.
Дробно били о камень подковы, посвистывал невидимый кнут, и прокуренный тенорок извозчика покрикивал с привычной лихостью:
– Эй, бывший конь-огонь, поддай жару!
Желтым одуванчиком промелькнул фонарь возле полицейского участка, прогудело под колесами железо Крымского моста.
Вцепившись рукой в задок экипажа, Пашка изгибался, выглядывая вперед. Ага, вон показалось облачко света над казарменным двором, а справа смутно вырисовывается фабрика Жиро.
Но новобранцев уже угнали, площадь перед казармами пуста. Лишь кое-где различимы фигуры людей, кому, видно, оказалось не под силу провожать рекрутов до вокзала. Вон, приткнувшись к стене, надрывно кашляет старушонка в салопе; ковыляет, опираясь на палку, хромой. У косополосатых, черно-белых будок посверкивают штыки часовых, вспыхивают огоньки цигарок.
Экипаж поехал медленней. Пашка спрыгнул с запяток и подбежал к складу.
– Голыш!
Тощая тень в длиннополом пиджаке отделилась от стены.
– Здесь!
– Куда погнали?
Гдалька махнул в сторону Плющихи.
– А ну, за мной!
– приказал Пашка и бросился догонять пролетку. Догнав, вскочил на подножку, шепнул под кожаный навес, где поблескивали чьи-то глаза:
– На Плющиху! Стало быть, к Бородинскому мосту, на Брянский!
– Спасибо, Павел!
– отозвался из глубины серьезный, без тени шутки, голос Столярова.
– Прыгайте на багажник! Обгоним по переулкам! Надо опередить! Эй, друг ситный, гони своего Росинанта вовсю!