Паштет из соловьиных язычков

Емский Виктор

– Хе! – воскликнул Лукулл, выплевывая изо рта целую горсть косточек. – Клянусь Сатурном, не умеешь ты с вишнями обращаться. Варвар убогий!

И с этими словами из пальцев Лукулла принялись вылетать косточки. За несколько секунд Красс получил сполна. Косточки впечатались в оба его глаза, несколько раз щелкнули по носу и даже пару раз врезали по ушам. Будучи опытным полководцем, Марк сразу же понял, что попал в хорошо подготовленную засаду. Поскольку точность выстрелов противника была потрясающей,

Красс догадался, что противоборствующая сторона посвятила тренировкам немалое время. Поэтому он выскочил из кресла и спрятался за его спинкой, не забыв прихватить с собой боеприпасы, то есть миску с вишней.

Набрав полный рот спелых ягод, Красс погонял их как следует, отобрал языком кости, а вкусную мякоть проглотил. Выплюнув в ладонь готовые к употреблению снаряды, он принялся обстреливать ими Лукулла, высовываясь из-за спинки кресла то слева, то справа.

Противник же плевать хотел на оборонные хитрости. Он сидел в кресле, напоминая собой недвижимую каменную крепость, и поглощал вишни со скоростью водоворота. Но самое интересное – он поливал Красса косточками, стреляя двумя руками сразу!

В такой интенсивной битве Марк сначала проигрывал, в основном прячась за спинкой кресла. Но через несколько минут заметил, что белая тога Лукулла стала расплываться красными пятнами.

– Перерыв! – крикнул вдруг Лукулл. – Эй! Агриппий! Вишни! Два ведра!

Видимо, такую битву Лукулл разыгрывал не впервые, потому что на его зов тут же прибежал раб с двумя ведрами в руках. Одно из них он водрузил на стол, а второе поставил за креслом, где прятался Красс, из осторожности не пожелавший вылезти во время перемирия.

– К бою! – проорал Лукулл.

И потеха продолжилась.

Как известно – ведра не чаши. И через несколько полных объедания минут на извлечение косточек противники наложили вето. В результате оба стали красными, мокрыми и даже несколько синими (в тех местах тела, где вишни особенно четко приложились). В конце сражения Красс выпрыгнул из-за кресла и быстрой массированной стрельбой горстями умудрился выгнать Лукулла в сад, что, несомненно, можно было рассматривать как полную победу.

Но, в конце концов, вишня в ведрах закончилась и Лукулл, весело отдуваясь, заявил:

– Хорошо повеселились!

– Вкусная ягода, – заметил Красс, стряхивая с туники ошметки вишни. – В Сенат шел. Придется возвращаться домой и переодеваться. Да еще мыться…

– Мойся, мойся, – ухмыльнулся Лукулл, зная, что вишневый сок крайне трудно отмывается.

– Дашь мне парочку ростков этого чудесного дерева?

– Тебе не дам, но продам, – ответил Лукулл.

– И кто из нас барыга? – опять поинтересовался Красс.

– Все равно ты, – ответил Лукулл.

– Плевать! – заключил Красс.

Прощаясь, Лукулл сказал:

– У тебя везде интересы.

Даже на Эсквилинском холме, где в ямы сбрасывают трупы умерших рабов. Я удивляюсь, как ты до сих пор не додумался до платных нужников.

– Интересная идея! – воскликнул Красс…

И здесь он вернулся мыслями на вершину горы. Огненная надпись исчезла с неба, но идея о платных нужниках продолжала сверлить мозг.

– Интересно, – поинтересовался он вслух у самого себя, – почему это я в свое время не воплотил такую колоссальную придумку в жизнь?

Но никакого ответа на этот вопрос он не получил, потому что спрашивал сам у себя. Идею платных туалетов реализовали после него. И сделал это тоже римлянин.

Порция вторая

Марк поднял голову вверх и увидел, как солнце приближается к зениту, что никак его не удивило. Во время казни день пролетал особенно быстро. Возможно, это было связано с чередой воспоминаний, в которые окунался Красс, ожидая начало экзекуции. Ведь в воспоминаниях можно провести огромное количество часов, и время, льющееся сквозь память, превратится в быструю стрелу, унесшую погрязшего в прошлом человека на огромное мысленное расстояние…

И здесь на краю площадки вдруг возник сын Публий. Был он одет в странную военную форму желто-зеленого цвета с какими-то аксельбантами ожерельного вида. Публий постоял немного, увидел отца, и быстрым уверенным шагом направился к нему, крепко топая высокими армейскими ботинками.

Марк, тревожно глядя на Публия, сказал:

– Здравствуй, сынок!

– Привет, отец! – ответил сын. – Ну, как ты? Все скучаешь?

– А что тут еще делать? Вот, жду вас… А ты все воюешь?

– Воевал. Пока в очередной раз не ухлопали.

Сын подошел к древней дубовой колоде, лежавшей на краю площадки, выдернул из дерева секиру и, положив ее на каменистую поверхность площадки, встал на колени. Он приник головой к плахе и вопросительно посмотрел на Марка.

– Ну что ты так сразу? – спросил отец, вздохнув.

– А зачем затягивать? Тем более – куда деваться? Чем быстрее, тем лучше. Все равно ничего не изменишь.

– Но ведь можно немного поговорить, – в голосе отца зазвучала мольба. – Ведь так долго не виделись!

Сын встал на ноги, отряхнул колени и присел на колоду.

– Что случилось в этот раз? – поинтересовался Марк, поднимая с земли секиру.

– То же, что и обычно! – с досадой воскликнул Публий. – Только родился, вырос, возмужал и собрался было повоевать, как следует, и – на тебе! Попал к террористам в плен.

– И что дальше? – не отставал Марк, возбужденно крутя древко секиры в пальцах, отчего остро отточенное лезвие начало при вращении издавать свистящий звук.