Паскаль Бруно

Дюма-отец Александр

Подали ужин. Графиня кушала так, как кушают изящные женщины, едва прикасаясь к блюдам на манер колибри, пчелы или бабочки; рассеянная, озабоченная, Джемма не отрывала взгляда от двери, и каждый раз, как та отворялась, она вздрагивала, глаза ее увлажнялись и ей становилось трудно дышать; затем она постепенно впала в состояние сладкой истомы, причину которой сама не могла понять. Джидза заметила это и встревожилась.

— Госпоже графине нездоровится?

— Нет, — ответила Джемма слабым голосом. — Но не находите ли вы, что от этих благовоний слегка кружится голова?

— Не

желает ли госпожа графиня, чтобы я отворила окно?

Ни в коем случае! Правда, мне кажется, что я вот-вот умру, но мне кажется также, что такая смерть очень приятна. Снимите с меня шляпу, она давит на голову, мне тяжело в ней.

Джидза повиновалась, и длинные волосы графини волнистыми прядями упали до самой земли.

Неужели, Джидза, вы не чувствуете того же, что и я? Что за неведомое блаженство! Словно небесные флюиды струятся по моим жилам, можно подумать, будто я выпила волшебный напиток. Помогите мне встать и добраться до зеркала.

Джидза поддержала графиню и довела ее до камина. Остановившись перед ним, Джемма облокотилась на каминную доску, опустила голову на руки и взглянула на свое отражение.

— А теперь, — проговорила она, — велите унести все это, разденьте меня и оставьте одну.

Камеристка повиновалась; лакеи графини убрали со стола, и когда они вышли, Джидза выполнила вторую часть приказания своей госпожи, которая так и не отошла от зеркала; она лишь томно подняла одну руку, затем другую, дабы горничная могла довести свое дело до конца, что та и сделала, пока госпожа ее пребывала как бы во сне наяву; после чего камеристка вышла, оставив графиню одну.

В состоянии, похожем на сомнамбулизм, графиня машинально приготовилась ко сну, легла в кровать и, облокотясь на изголовье, несколько мгновений не спускала глаз с двери; затем, несмотря на все ее старания побороть сон, веки ее отяжелели, глаза закрылись, она опустилась на подушку и, глубоко вздохнув, прошептала имя Родольфо.

Проснувшись на следующее утро, Джемма вытянула руку, словно ожидала найти кого-то рядом с собой, но она была одна. Она обвела глазами комнату, затем взгляд ее остановился на столике возле кровати: на нем лежало незапечатанное письмо; она взяла листок и прочла следующие строки:

«Госпожа графиня, я мог бы отомстить вам как разбойник, но предпочел доставить себе королевское удовольствие, а для того, чтобы, пробудившись, вы не подумали, будто видели сон, я оставил вам доказательство истинности всего случившегося: посмотритесь в зеркало.

Паскаль Бруно».

Джемма почувствовала, что дрожь пробежала по ее телу и холодный пот выступил на лбу; она протянула руку к колокольчику, но женский инстинкт подсказал ей, что звать не следует; она собрала все свои силы, соскочила с кровати, подбежала к зеркалу и вскрикнула: голова ее и брови были начисто выбриты.

Она тотчас же закуталась в шаль, поспешила сесть в карету и велела ехать обратно в Палермо.

По приезде она написала князю де Карини, что во искупление ее грехов духовник приказал ей сбрить волосы и брови и поступить на год в монастырь.

IX

Первого

мая 1805 года в замке Кастель-Нуово было весело: Паскаль Бруно в прекрасном расположении духа угощал ужином одного из своих друзей по имени Плачидо Мели, честного контрабандиста из деревни Джессо, и двух девок, которых тот привез из Мессины, чтобы с приятностью провести ночь. Это дружеское внимание явно тронуло Бруно, и, не желая оставаться в долгу столь предупредительного приятеля, он решил задать пир на весь мир; а потому из подвалов маленькой крепости были извлечены лучшие вина Сицилии и, Калабрии, первейшие повара Баузо трудились на кухне, и в ход была пущена та своеобразная роскошь, которая нравилась порой герою нашей повести.

Веселье било ключом, хотя сотрапезники лишь приступили к ужину, когда Али принес Плачидо записку от некоего крестьянина из Джессо. Плачидо прочел ее и с досадой скомкал в руках.

— Чтоб ему пусто было! — воскликнул он. — Ну и время же выбрал подлец!..

— Кто такой, приятель?

— Да капитан Луиджи Кама из Вилла-Сант-Джовани, чтоб его черт побрал!

— Это тот Луджи, что поставляет нам ром? — переспросил Бруно.

— Он самый, — ответил Плачидо. — Он пишет, что ждет меня на берегу моря, вся кладь с ним и он хочет отделаться от нее, пока таможенники не пронюхали о его приезде.

— Дело прежде всего, приятель, — сказал Бруно. — Я подожду тебя. Кампания у нас собралась приятная, и будь покоен, если не слишком задержишься, найдешь на столе вдосталь всякого угощения. Напьешься, наешься, да и после тебя еще останется.

— Работы там на час самое большее, — продолжал Плачидо, видимо соглашаясь с доводами хозяина дома. — А море всего в пятидесяти шагах отсюда.

— Перед нами же целая ночь, — заметил Паскаль.

— Приятного аппетита, приятель.

— Желаю удачи, друг.

Плачидо вышел; Бруно остался с двумя девицами, и как он и обещал своему гостю, веселье за столом ничуть не пострадало от отсутствия этого последнего; Бруно был любезен с обеими дамами, разговор, жесты становились все оживленнее, когда дверь отворилась, и вошел новый посетитель; Паскаль обернулся и узнал мальтийского коммерсанта, о котором мы уже не раз упоминали, — Бруно был одним из лучших его клиентов.

— А, это вы? Добро пожаловать, особенно если вы принесли сласти, которые так любят в гаремах, литакийский табак и тунисские покрывала. Взгляните, вот две одалиски, которые ждут, чтобы я бросил им платок, и они, конечно же, обрадуются, если он будет с золотой вышивкой. Кстати, ваш опиум сделал чудеса.

— Весьма рад этому, — ответил мальтиец, — но я пришел не для того, чтобы торговать, а по другому делу.

— Ты пришел поужинать? Да? В таком случае садись вот тут, и я еще раз скажу тебе «добро пожаловать». Это место королевское: ты будешь сидеть против бутылки и между двумя дамами.

— Ваше вино превосходно, не сомневаюсь в этом, а дамы очаровательны, — ответил мальтиец, — но я должен сообщить вам нечто очень важное.

— Мне?

— Да, вам.

— Так говори.

Нет, только с глазу на глаз.