Пассажир «Полярной лилии»
Шрифт:
— Вринс?
— Понял, что она не откроет, и ушел.
— Остальные?
— У себя в каютах. Господин Эвйен потребовал бутылку минеральной воды.
Петерсен на мгновение остановился и с досадой почувствовал, что в ногах нет обычной твердости, хоть он и не пьян.
— Угольщик тут не шатался?
— Какой угольщик?
— Не важно. Все в порядке. Кофе мне, как всегда, к половине шестого.
Петерсену показалось, что из каюты Кати Шторм доносится шум, но в присутствии стюарда
Еще через минуту он уже раздевался и вдруг поймал себя на том, что вслух пробурчал:
— Что он хотел сказать?
Капитану не давала покоя фраза Петера Крулля: «А вам добрый совет, капитан: не лезьте вы в это».
Ночью ему приснилось, будто Катя, оказавшаяся женой английского консула, пригласила его танцевать в салоне первого класса трехтрубного пакетбота.
Она неожиданно, при всех, целовала его в губы, а тем временем метрдотель, как две капли воды похожий на Петера Крулля, расхаживал по салону, словно торговец арахисом, и выкрикивал:
— А ну, кому налить? Это же шампанское!
7. День краж
Среда, начавшаяся двухчасовой стоянкой, прошла настолько спокойно, что это не могло не показаться неестественным.
С самого отплытия из Гамбурга Петерсен спал слишком мало, к этому прибавилось вчерашнее шампанское, и он чувствовал себя вялым как физически, так и душевно.
Когда стюард, поднявшись на мостик, доложил, что Катя Шторм больна и останется в каюте, капитан лишь пожал плечами и чаще задымил трубкой.
Вринса он не видел все утро. Правда, на палубе, где мело мелким, как песок, снегом, который словно забивался во все поры, вообще не было ни души.
Пароход приближался к Полярному кругу. Дома на склонах попадались все реже. Трижды за этот день «Полярная лилия» заходила в поселки из десятка домов, где люди в меховых шапках увозили на санях выгруженные с судна ящики и бочонки.
В третьем по счету порту слой снега достигал почти шестидесяти сантиметров, и мальчишки носились на лыжах и коньках.
Небо было серое, море — тоже. Свет исходил, казалось, лишь от ярко-белых гор, вдоль изрезанной линии которых двигалось судно.
К завтраку вышли всего трое: капитан, Эвйен, Шутрингер. Эвйен, приличия ради, произнес несколько фраз, и разговор заглох.
Выходя из-за стола, Петерсен обменялся рукопожатием с неприметным полицейским, который старался как можно меньше показываться на людях.
— Если так будет дальше, ничего больше не случится, и рейс пройдет превосходно! — порадовался Йеннингс. — Убежден, что убийца покоится в Ставангерском порту на глубине в несколько
Капитан предпочел не возражать.
— Что она делает? — спросил он стюардессу, выходившую с подносами из каюты Кати.
— Лежит на койке лицом к переборке. Почти не ела. Разговаривать не хочет.
Около трех часов, подремав часок, Петерсен поднялся на мостик, где вахту нес Вринс. Молодой человек щелкнул каблуками, но капитан лишь поднес руку к фуражке и обратился к лоцману, вместе с которым плавал уже раз сто, если не больше.
— Как, по-вашему, не стоит задраить люки?
До сих пор «Полярная лилия» шла под прикрытием почти непрерывной цепи островов и скал. Эта цепь возобновляется у Лофотен, но к вечеру пароход окажется в открытых водах, а ветер, безусловно, начнет крепчать.
— Не повредит, — отозвался колосс, закутанный в мех и обутый в огромные сапоги на деревянной подошве.
Вринс, по обычаю, стоял в углу мостика, в центре — лоцман, время от времени жестом указывающий ему курс; его рука в оленьей варежке казалась чудовищно распухшей.
Капитан окинул обоих сравнивающим взглядом и снова пожал плечами. Заговорить с молодым человеком он не решался, понимая, как неловко сейчас Вринсу: тот и глаза-то поднять на него боится.
Однако голландец неожиданно шагнул вперед и негромко заговорил:
— Хочу заверить, капитан…
Петерсен ждал, глядя через плечо на третьего помощника.
— …что сразу же по возвращении я, разумеется, подам в отставку.
Вместо ответа он услышал только неразборчивое ворчание. Петерсен спустился по трапу и на ходу заглянул в салон, где Белл Эвйен разложил деловые бумаги.
Конец дня прошел уныло. Обед отличался от завтрака только тем, что «Полярная лилия» оказалась наконец в открытых водах, началась бортовая качка, и тарелки с рюмками заскользили по столу. Эвйен держался молодцом, хотя улыбался все-таки несколько натянуто.
Вдруг Арнольд Шутрингер, уже с минуту стискивающий зубы, рывком поднялся с места и большими неуклюжими шагами устремился с двери.
— Она в самом деле больна? — осведомился Эвйен.
Петерсен ответил уклончивым жестом.
— Странная девушка! Я еще вчера подумал, что это добром не кончится.
Капитан напряженно прислушивался к ударам волн о корпус, а когда масса воды обрушилась на бак; отшвырнул салфетку и выскочил на мостик, сорвав на бегу с вешалки свою кожанку.
Наверху увидел две фигуры, вцепившиеся в поручни. В вихре мелких снежинок были уже различимы огни крошечного порта, куда судну предстояло зайти; Петерсен на секунду всмотрелся в бескровный профиль Вринса и заметил, что челюсти голландцу свело так же, как Шутрингеру.