Шрифт:
Зофья Посмыш
ПАССАЖИРКА
Повесть
«ПАССАЖИРКА» ЗОФЬИ ПОСМЫШ
Повесть Зофьи Посмыш начинается жизненно просто. На океанском лайнере едет к месту службы дипломат Федеративной Республики Германии, корректный господин, Вальтер Кречмер и его жена, Анна Лиза, привлекательная дама, сохранившая черты молодости. Едут они в Бразилию. Но за этим мирным, благополучным началом скрывается трагическое прошлое, встает тень второй мировой войны. Постепенно как бы падает завеса — и перед читателем проходят эпизоды ужасающих зверств в нацистском лагере смерти Освенцим. Привлекательная дама, супруга дипломата, оказывается бывшей надзирательницей лагеря Освенцим из его эсэсовского персонала. На пароходе происходит
Прошло двадцать лет с тех страшных дней. Есть в Западной Германии люди, которые пытаются вообще отрицать чуть не все, что происходило в лагерях уничтожения. Вот для примера характерный диалог, который я услышал на границе между Францией и ФРГ. Молодой человек, турист из Мюнхена, на вопрос старика француза, вспоминают ли в Германии о Гитлере, отвечает:
— Если бы не фюрер, мы бы выиграли войну.
— А если бы вы победили? Весь мир покрылся бы лагерями смерти? — спрашивает француз.
— Ах, боже мой! Неужели вы этому верите?
— Значит, ничего не было? Ни Дахау, ни Освенцима, ни Бухенвальда? А фильмы, фотографии, документы?
— Пропаганда… Я этого не видел, этих лагерей. Я живу в Мюнхене.
— От Мюнхена недалеко до Дахау, — говорит француз, — я там сидел за проволокой. Не поленитесь, съездите туда.
— Я предпочитаю ездить в более приятные места.
Этот короткий диалог показывает, как воспитывают западногерманскую молодежь. А у тех, кто постарше, есть другие оправдания нацистского варварства: не все нацисты были палачами, убийцами; оказывается, среди них были так называемые порядочные люди, которым претили зверства ОС и гестапо. При этом иногда стараются провести некую грань между вермахтом — армией — и особыми карательными частями, мол, честные офицеры вермахта и солдаты воевали, и только.
Этот тезис о людях, якобы внутренне несогласных с жестокостью нацизма, пытается отстаивать муж бывщай надзирательницы лагеря Освенцим, Вальтер Кречмер. Он сам как будто бы старался не участвовать в преступлениях нацизма, и его жена, Анна Лиза, тоже вроде хотела быть милостивой, снисходительной к заключенной Марте. Но, в сущности, и она, и ее муж были опорой нацистского режима, так же, как весь чудовищный, созданный гитлеровцами аппарат уничтожения людей, так же, как вермахт, осуществлявший агрессию за агрессией по указанию Гитлера.
Вальтер Кречмер, в свое время отлично приспособившийся к нацистскому режиму, готов и сегодня из карьеристских побуждений служить политике реваншистов, хотя усердно делает вид, что не имеет никакого отношения к фашизму ни в прошлом, ни в настоящем.
Привязанность надзирательницы Анны Лизы к заключенной тоже была небескорыстной. Она всячески стремилась подчинить себе Марту, сломить ее духовную независимость, ее волю. И это было отвратительнее, утонченнее обычных пыток и зверств.
И потому через двадцать лет, встретившись лицом к лицу в мирной обстановке, Марта с отвращением обходит Анну Лизу, как что-то омерзительное. Для Марты нет и не может быть «порядочной» эсэсовки. Бывшая надзирательница терпит полное моральное поражение. Победила Марта, которая олицетворяет собой мужество, стойкость и духовную силу.
«Пассажирка» — первая повесть Зофьи Посмыш. В этой повести все правда, все пережитое, потому что ее автор написала о том, что испытала она сама, восемнадцатилетняя польская девушка, в Освенциме с 1942 по 1.945 год, как заключенная.
После войны она училась, закончила университет, потом работала в прессбюро Общества польско-советской дружбы, в еженедельнике «Дружба», а с 1951 года — редактором литературного отдела Польского радио.
По книге «Пассажирка» создан одноименный фильм, который снимал известный польский кинорежиссер Анджей Мунк, трагически погибший в 1961 году. Несмотря на незавершенность, фильм производит огромное впечатление. Читатели
В письме к переводчикам Зофья Посмыш рассказывает, что толкнуло ее на создание повести «Пассажирка». Ее поразил крикливый, резкий голос женщины, туристки из Германии, который она услышала в Париже. Этот голос напомнил ей одну из надзирательниц Освенцима. И тогда Зофья Посмыш спросила себя: как бы она поступила, если бы в дни мира встретила эту надзирательницу?
В повести «Пассажирка» Марта отвечает на этот вопрос. Ее безграничное презрение к Анне Лизе сильнее открытого изобличения. После встречи со своей жертвой удел бывшей надзирательницы лагеря смерти — страх, который будет преследовать ее всю жизнь.
Гневная непримиримость к тем, кто сумел избежать суда и возмездия, страстное отрицание фашизма, вчерашнего и сегодняшнего, вера в победу человеческого достоинства, в торжество справедливости делают повесть значительным современным произведением, которое, несомненно, заинтересует читателей.
ЛЕВ НИКУЛИН
~~~
Эта женщина почему-то привлекла внимание Лизы. Она стояла у входа в бассейн и, видимо, наблюдала за купающимися. Лиза упорно и напряженно всматривалась в незнакомку. Что-то в фигуре женщины тревожило ее, не позволяло отвести взгляд. Смущенная, недовольная собою, она пыталась подавить в себе это странное чувство, разобраться, чем оно вызвано. Задача оказалась невыполнимой, ни одно из приходивших на ум объяснений не удовлетворяло ее. Дело было не просто во внешнем облике пассажирки и не в элегантности ее костюма. Одета она была безукоризненно, но ничем особенным не выделялась. Да это и не удивительно на столь комфортабельном пароходе, где полно красивых женщин в изысканных туалетах. Итак, причина была в чем-то другом, и во взгляде Лизы отражалась все возраставшая тревога.
Если бы у Вальтера, сидевшего рядом в шезлонге, глаза не были закрыты, он, без сомнения, спросил бы: «В чем дело, малышка?» Ведь он читал в ее глазах — пусть эта метафора и покажется избитой, — но он в самом деле ухитрялся «прочесть» все, что в данную минуту таилось в них. Его это очень радовало и забавляло; кто знает, быть может, именно поэтому он обратил на нее внимание, а потом и женился. Она наделила его как бы шестым чувством, Вальтер шутя называл его внутренним слухом, хотя такое определение и не очень подходило к способности, основанной не на слухе, а на зрении. Ему не всегда удавалось разгадать смысл того, что он читал в ее глазах, и в таких случаях он с любопытством, которое со стороны могло показаться смешным, спрашивал: «В чем дело, малышка?» Он неизменно задавал этот вопрос вот уже много лет, точь-в-точь как тогда, когда она зашла к нему в антикварный магазин — это были первые послевоенные годы, и Вальтер занимался торговлей предметами старины, — худенькая, жалкая и такая «невзрослая» в туфельках без каблуков, что он обратился к ней, как к ребенку, именно с этими словами.
Сейчас, однако, Вальтер подставил лицо солнцу и закрыл глаза; таким образом, он обладал лишь тем даром слуха, который присущ всем. Но поскольку Лиза не поддерживала больше его восторженных излияний во славу жизни, на которые оба они не скупились с тех пор, как взошли на пароход, он счел нужным вновь вовлечь ее в разговор.
— Хорошо здесь, Лизхен, правда? Мировая посудина этот наш «Гамбург». Дороговато, ничего не скажешь, но в конце концов… нам можно с этим не считаться. Наконец, Лизхен, мне повезло. Ты понимаешь, что это значит? Теперь мы заживем на широкую ногу, вот увидишь. Давно пора. Как ты думаешь, малышка?