Pasternak
Шрифт:
Священник уже не держался на ногах, и Льнов взвалил его на плечо. Впереди бежал Любченев с фонариком в зубах и с натянутой тетивой рогатки, которую он вместо взрывной пули, за неимением лучшего, зарядил крупной гайкой.
Льнов шел, цепко оглядываясь по сторонам.
— Еще во времена холодной войны были созданы минно-взрывные заграждения, — рассказывал он священнику. — Основу составляли ядерные фугасы. На случай большого количества танков. У нас две линии было, между Китаем и по Варшавскому разделу. Потом, когда Союз развалился, их вывезли, но часть
— Льнов, подожди, — сказал священник. — Я устал. Давай здесь передохнем. Это какой этаж?
— Второй.
Чуть дрогнул луч фонаря и сделался тусклее.
— Батаейки шадятся, — чуть шепеляво прокомментировал Любченев, оборачиваясь своей, точно шахтерской, излучающей свет головой. — Полчаша — макшимум.
— Здесь были свечи, — сказал священник. — Посмотри, вон там, в коробке, за книжными стопками…
Льнов осторожно прислонил раненого к стене.
— Нашел! — крикнул Любченев. Послышалось шарканье спички о коробок. — Отширели. Фигня, у меня жажигалка есть…
Погас фонарь, потом появился Любченев с дрожащим огоньком на коротком свечном огарке.
— Всего три свечки…
— Неплохо. — Льнов посмотрел на священника. — Этого часов на пять хватит. Верно, Серега? Что замолчал?
— Я умираю…
— Ты это брось, — торопливо заговорил Льнов. — От пули в ноге никто не умирает. Я еще не досказал тебе… Эти фугасы разных мощностей бывали, и размеры у них незначительные. Сам ядерный запас мало весит и вполне помещается в чемодан. Основной вес приходится на корпус и взрыватель. Перевезти не сложно. Я уже бывал в тех местах. Можно ехать до Барнаула, оттуда через Алейск, Шипуново, Поспелиху и Рубцовск до Семипалатинска. Таможня теперь в районе Рубцовска. Там, конечно, денег придется кому надо сунуть. Из Семипалатинска поезд идет на Аягуз, потом на пограничную станцию Дружба, далее уже Китай. Таможня — она везде одинаковая. Главное, деньги иметь. Из Урумчи можно поездом или машиной попасть в Корла, оттуда через пустыню Гоби машиной в Тибет. Из Нагчу дорога автомобильная в Лхасу. А там проще простого…
— Холодно, — с зубным ознобом произнес Цыбашев.
— Возьми мою куртку, — сказал Льнов.
Было слышно, как наверху скрежетала по бетону выдираемая из петель дверь.
— Очень долго… — прошептал Цыбашев.
— Что долго? — переспросил Льнов.
— Поездом ехать…
— А можно и быстро, самолетом… — Льнов устало прикрыл глаза, — частный самолет зафрахтуем. Вначале до Ташкента, оттуда в Дели. Из Дели в Джамму. Из Джамму в Сринагар.
— Смешно звучит… — неожиданно сказал Любченев. — Сри на гар.
— Смешно… — прошептал священник.
— Точно, — рассмеялся Льнов, — я бы и не подумал — сруны индийские! — он поднялся. — А оттуда по Трансгималайской трассе. Есть и другой вариант. Лететь из Дели в Катманду. Дальше, конечно, путь только с проводниками… Ладно, пора вниз.
— Оставьте меня пока здесь, — сказал священник. — Проверите, что там, на нижнем этаже. Если есть выход, за мной вернетесь. Если нет, можете не возвращаться. Я все равно скоро
— Перестань, — хмуро сказал Льнов, подбирая секиру. — Мы пойдем все вместе.
— Я серьезно говорю. Свечу только не забирайте — не хочу в темноте быть. Они будут здесь минут через пятнадцать, — продолжал уговаривать Цыбашев. — Им еще сквозь книги прогрызться надо. Вы успеете за мной вернуться.
Льнов решился.
— Хорошо. Вот, пистолет, на всякий случай.
— Да не нужно. Я все равно стрелять не умею.
— Это просто. Вот предохранитель. Вот так сдвинул и нажимаешь на спусковой крючок. Понял? А мы тогда скоро, да, Любченев?
— Льнов, я хотел тебя попросить, — Цыбашев снял с себя массивный серебряный крест отца Григория. — Ты только не подумай, что я тебя к православию склоняю. Просто он мне дорог, и если что, я бы хотел… На память, тебе. Только в карман не клади, потеряешь. На шею надень. Вот так…
— А как же ты? Священник, и без креста?
— У меня мой нательный… Знаешь, мне уже лучше стало. Не так холодно. Можешь взять куртку. Все. Уходите. Очень прошу…
7
Льнов и Любченев шли по лестнице все ниже. С четвертым этажом бетон кончился. Казалось, что винтовой ход и ступени вырублены в горной породе. Фонарь осветил низкие неровные своды штольни. Внизу ее пересекал затопленный тоннель. Бетонный полукруг сводов чуть отступал от черной линии воды.
Видимо, раньше тоннель соединял завод и склад, и сюда подходили вагонетки с грузом. Льнов и Любченев стояли на возвышении, теперь больше похожем на причал, чем перрон.
— Если бы у нас было время, стоило бы подождать, когда уровень воды спадет, — сказал, наконец, Льнов.
Любченев коснулся воды рукой:
— Холодная.
— А ты что думал, — усмехнулся Льнов. — В принципе, можно и плыть на спине, только один нос высунув…
— Если там дальше не затоплено полностью… И плавать я не умею…
— Вот повод научиться. Побежали наверх за священником.
Луч фонарика сделался совсем дряблым. Любченев погасил его, в темноте поменял местами батарейки, чтобы выжать из них максимум электричества, но безрезультатно.
Сверху раздались далекие звуки пистолетных выстрелов.
— Все, они добрались до него. Быстро, — с горечью заключил Льнов. — Скоро у нас будут.
— Послушай, — запинаясь, произнес Любченев. — У меня в рюкзаке есть бомба. Я ее всю жизнь делал. Для такого случая… — он вытащил большую запаянную гильзу зенитного патрона. — Давайте… давай взорвемся. Это не больно…
Льнов глянул в решительные глаза своего товарища:
— Не паникуй, выберемся. А с бомбой лучше вот что сделаем. Мы ее наверху установим. Когда эти подберутся — рванем. Тут вход камнями завалит. В любом случае время выиграем. Сможешь?
Любченев что-то недолго решал про себя. Потом улыбнулся и кивнул.
— Хорошо. — Он склонился над рюкзаком. — Как чувствовал, что углубление придется долбить, и молоток взял… — он запихнул его за пояс, поджег один огарок и вместе со вторым передал Льнову. — Я себе зажигалкой посвечу… Не, вы здесь оставайтесь, я сам справлюсь, — недовольно скривился он, заметив, что Льнов двинулся за ним.